президент Товарищества «Свободная Культура»
хранитель коллекции Музея нонконформистского искусства.
президент Товарищества «Свободная Культура»
хранитель коллекции Музея нонконформистского искусства.
Биография
Родился в Ленинграде в 1952 году, учился в Мореходном училище, а затем в художественном училище имени В. Серова.
С 1976 года занимается абстрактной композицией с Николаем Сычевым.
С 1977-1989 гг. главный художник фирмы «Сокол».
В 1980-1982 гг. занимается росписью православных церквей Псковской области.
С 1983 года один из организаторов выставок Товарищества экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ), ленинградского андеграунда.
В 1987 году организует первую выставку посвященную тысячелетию крещения Руси.
Участник более 100 выставок в России и за рубежом. Консультант стокгольмской галереи «Терсеус» по современному русскому искусству. Автор концепции «Саморазвивающийся квадрат».
Один из организаторов группы «Пятая четверть» и группы «7″ (семь).
Член международной федерации художников (IFA).
Совместно с Сергеем Ковальским – основатель Музея Нонконформистского искусства.
Президент товарищества «Свободная культура»
Выставки
Персональные выставки
1986 Музей Н.К. Рериха, Извара
1988 Выставочный зал «Пять углов», Ленинград
1990 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
1991 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
1992 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
1993 Галерея «Федор», Санкт-Петербург
1994 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
1995 Галерея «Палитра», Санкт-Петербург
1996 Музей истории Санкт-Петербурга Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
1997 Международный бизнес-центр, Санкт-Петербург
1998 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
2000 Галерея «Терсеус», Стокгольм, Швеция
2018 Выставка «Нонактуальный ландшафт» в центре Современного искусства г. В. Новгород. 2 часть.
2018 Выставка «Нонактуальный ландшафт» в музее Нонконформистского искусства 3 часть
2018 Кураторство выставок в Музее Нонконформистского искусства и галереи «Мост через Стикс», дизайн каталогов выставок.
2018 Работа в Совете по современному искусству в комитете культуры Санкт-Петербурга
2018 Работа в закупочной комиссии по современному искусству культуры Санкт-Петербурга
Международные выставки
1990 10-ая Всемирная выставка современного искусства /Солентуна, Стокгольм, Швеция
1991 10-ая Всемирная выставка современного искусства /Солентуна, Стокгольм, Швеция
1992 Выставка современного искусства /Гамбург, Германия/
1993-1994 Выставка русских художников /Бизнес центр, Вашингтон, США, Конгресс США, Международный валютный фонд/
1994-1995 Выставка «Искусство – золото» /Швеция/
1995 Выставка «300 лет Российского Флота» /Гамбург, Германия/
1996 Выставка Русских художников /Эдинбург, Шотландия/ Выставка Русских художников /Берлин, Германия/
1998 Выставка Санкт-Петербург – Париж /галерея Херкенинг, Голландия/
Работы
Музей Валаамского монастыря, Карелия, Россия; Собрание Музея Современного искусства, ЦВЗ (Манеж), Санкт-Петербург; Государственный Русский музей, Санкт-Петербург; Собрание музея современного искусства из коллекции А. Глезера, Москва; Центр Искусств им. С. Дягилева, Санкт-Петербург; Музей Зиммерли Ратгерского университета Нью-Джерси, США, из собрания Нортона и Нэнси Додж; Галерея «Терсеус», Стокгольм; Организации министерства культуры Швеции, а также в многочисленных частных коллекциях Нью-йорк, Чикаго, Лос-Анжелес, Вашингтон, Сан-Франциско, Нижний Новгород и др.
Прямая речь
Из интервью для сборника «ТЭИИ. От Ленинграда к Санкт-Петербургу», 2007 год.
Скажи, пожалуйста, кто тебя пригласил на первую выставку ТЭИИ?
Сначала к нам в мастерскую приходила Наташа Жилина, адрес ей дал ее бывший муж, Володя Шагин. Она толь ко сказала, что будет какая то выставка, а вот уже когда эта выставка состоялась в ДК им. Кирова, ко мне пришел Сергей Коваль ский и позвал на следующую выставку.
Как ты думаешь, насколь ко нам, «неофициальным» художни кам, было необходимо тогда объединяться в какую то организацию?
Я думаю, что, если бы мы не объединились, о нас мало бы кто узнал, поскольку это был единственный способ отстаивать свои убеждения и показывать свои картины.
А как ты считаешь, являлась ли деятельность ТЭИИ на том этапе, когда мы его организовали, продолжением ТЭВ?
О ТЭВ я знаю все же понаслышке, в связи с теми крупными вы ставками, что устраивались. И сам я красил картинки уже в то время, но в выставках ТЭВ не участвовал. Большое количество художников из ТЭВ потом попало в ТЭИИ, и задачи они перед собой ставили похожие. Но вообще, в ТЭИИ было ощущение, что все репрессии позади и ничего серьезного с нами они сделать уже не могут.
А какие годы, по-твоему, обозначают начало и конец существования ТЭИИ?
Начало — выставка «на Бронницкой», а конец, мне кажется, обо значает выставка в Манеже (1988 год — сост.). После этого художников стали растаскивать образовавшиеся галереи, иностранцы, которые свалились как снег на голову, у художников появились деньги, они получили возможность работать.
А скажи, пожалуйста, какие выставки ТЭИИ тебе запомнились и почему?
Запомнилась первая выставка, конечно, в ДК Ленэнерго, потом мы делали выставку в телефонной сети, она была менее официальна, чем большие выставки — в ДК им. Кирова, Дворце молодежи, — носила элемент авантюры, игры.
Помнишь ли ты какие нибудь интересные случаи из на шей жизни того времени?
Помню, Рыбакову сотрудник КГБ Павел Николаевич Кошелев как то назначил в кафе «Гном» встречу по поводу деятельности ТЭИИ. А на официальные встречи по одному ходить было не принято, поэтому он взял еще двоих: тебя и меня. Увидев нас втроем, Кошелев был очень растерян, и даже в кафе мы не пошли. Он уволок нас в какой-то садик. И там обиженно нам говорил, что, дескать, неужели вы не верите офицеру КГБ, что на одного троих напускаете. Еще помню, на вернисаж выставки на Дзержинского, 28 пришли «Митьки» всем составом, но узнав, что наливать будут только в конце, заперлись в туалете и долго там чем то позвякивали, побулькивали, а потом вышли веселые, оставив груду «фугасов» пустых. Там же ко мне подошел Митя Шагин и шепотом сказал, что Рыбаков привел с собой чекистов, а когда я спросил, почему он так решил, то Митя ответил, дескать, как же, с ним ведь то ли консул Англии, то ли Америки. Или, например, помню, когда была большая выставка на Охте, мы не успевали закончить экспозицию, а сотрудники этого государственного учреждения не могли оставить нас на ночь работать: там была сигнализация, кабинеты все закрывались. Единственное место, где мы могли переночевать, — сортир. И вот мы в сортире на полу спали, довольные, пили портвейн с Тыкоцким.
Да, и тогда же нам надо было срочно заканчивать развешивать картины, а «Митьки» с вечера разложили свою экспозицию на полу, — и никто из них не появился утром. Пришлось срочно доделывать все самим. «Митьки» пришли через полчаса после открытия.
А с «Митьками» все время так было, традиционно: они или вообще не участвовали в работе над экспозицией, либо приходили, когда еще прием работ не закончен был, и завешивали какую нибудь стенку — и именно ту, на которой их работы никак нельзя было оставить, потому что надо было по-другому расставлять акценты.
Скажи, пожалуйста, имела ли деятельность ТЭИИ какое нибудь значение для общей культурной жизни Петербурга?
Отвлеченно сложно об этом говорить, будучи участником процесса, всегда ведь все идеализируешь. Но даже судя по выставке «Правые и левые» в Манеже, можно было видеть, что в ТЭИИ собрались интересные, необычные художники. Ну, разумеется, о нас знали — когда пошли уже большие выставки, в ДК им. Кирова и Дворце молодежи, они привлекали большое количество зрителей: это было интересно. И пресса подогревала интерес: нас ругали в значимых изданиях, большое спасибо Боровскому, я помню, нам с Вадимом Серафимовичем тогда больше всех досталось: мне за надуманные религиозно-философские работы, а Воинову — за работы, которые вообще не находились в сфере пластического искусства.
Скажи, вот с самого начала мы стали обрастать целями, уставами, и цели не только творческие были — добились ли мы этих целей?
Да, добились.
А является ли современное товарищество «Свободная культура» продолжением ТЭИИ?
Нам хотелось бы, чтобы так оно и было: «Свободная культура» ведь и создавалась, чтобы укреплять, продолжать идеи ТЭИИ. Разумеется, времена изменились, и я думаю, что прямой преемственности все-таки нет. Хотя искусство делают люди, и люди в этих организациях были те же, и несли в своем искусстве то же. Володя Овчинников, Леня Борисов, Вадик Воинов, Рихард Васми покойный, все они были здесь же. Независимо от того даже, были ли они членами ТЭИИ, они все равно были участниками движения.
Интервью взял Сергей Ковальский.
Из интервью для сборника «Параллелошар», 2010 год.
Расскажите немного о себе и том, как начиналась Ваша творческая жизнь.
Думаю, у меня вся жизнь творческая. Родился я в Ленинграде. Детство прошло с бабушкой в селе Брейтово Ярославской области. Мой дедушка был купцом. Жили мы на месте его бывшего имения в маленьком доме, оставшимся после национализации советской властью собственности. Большой дом был отдан под сельсовет. В школу я пошел уже в Ленинграде.
Учились ли Вы в художественной школе?
Я учился в простой школе, а сразу после ее окончания поступил в Ленинградское мореходное училище. Был штурманом, помощником капитана. Прошел две навигации, после чего еще и отслужил в армии. Затем стал интересоваться искусством, поступил на вечернее отделение ЛХУ им. Серова и к службе во флоте уже не вернулся. Эту тягу к искусству можно считать неслучайной, поскольку среди моей родни были незаурядные люди, имевшие непосредственное отношение к творчеству. Старший двоюродный брат был художником, звали его Борис Смирнов. После войны он с отличием окончил Монументальное училище. А родной брат моего прадеда был передвижником.
Творчество каких художников оказало влияние на становление Вашего художественного метода? Можете ли Вы назвать кого-нибудь своим учителем, наставником?
Учителей было много. В художественном училище им. В.Серова преподавал небезызвестный М. А. Гольдин, который был близким другом брата. Он и повлиял на формирование моего художественного вкуса. Также моим другом и первым учителем абстрактного искусства был Николай Сычев. В свое время я прошел увлечение всем: начиная от импрессионизма и заканчивая авангардом. Были и эпохальные встречи. Например, со Смирновым-Русецким, учеником Рериха, с которым впоследствии мы стали очень близкими друзьями и соратниками. Хотя в то время ему было уже за 80, а мне не было и 40.
Кого-либо из художников России или Запада Вы можете назвать наиболее значимыми?
Мне нравятся разные художники. Некоторые из них, в свою очередь, определенным образом повлияли на мое творчество: это и К. Малевич, и Кандинский. С именем Н. К. Рериха очень многое связано. Поэтому моя первая персональная выставка проходила именно в музее Рериха. Ну и вообще я занимаюсь русским космизмом уже давно. И как Вы понимаете, Николай Константинович имеет к этому непосредственное отношение.
В 1903–1904-х годах Николай Рерих вместе со своей супругой совершил путешествие по древнерусским городам. Результатом поездки явилась живописная серия из девяноста полотен. А у Вас были когда-либо подобные проекты?
Да, у меня был цикл, который так и назывался: «Дорогами Рериха».
Вы проделали тот же путь?
Ну да. Хотя и с некоторыми отступлениями, потому что Рерих куда-то не мог попасть в то время. Возможно, из-за дорог. Ведь передвижение было ранее несколько иным — на какой-нибудь двуколочке. Ну и пристрастия сыграли свою роль. К примеру, Рерих не был в Александро-Свирском монастыре. А я туда езжу с 1987 года, иногда и не один раз в год. Это примерно с того же самого времени, как образовалась «Пушкинская».
До «Пушкинской-10» у Вас была какая-нибудь мастерская?
Да, государственная. Одно время я был главным художником объединения «Сокол». Создал экспериментально-художественную мастерскую, которая занималась рекламой, проектированием интерьеров в сфере бытового обслуживания. И поскольку И. С. Николаев (директор этого объединения) мне всячески помогал, там проводились закрытые выставки, которые условно назывались «квартирные». Одна из них была в здании объединения «Сокол», но КГБ закрыло ее в течение часа. Тем не менее человек мне этот помогал, опекал. И эта мастерская на Дзержинского, 28 (сейчас улица называется Гороховая) была в свое время неким центром, где мы собирались, говорили про искусство, обсуждали какие-то планы.
Это был широкий круг людей?
Ну, назовем это товариществом. У нас было Товарищество экспериментального изобразительного искусства. И в основном, это те художники, которые объединились вокруг «Пятой четверти». Эту группу мы создали вместе с Сергеем Ковальским.
Вы ведь также являетесь основателем «Группы семи»?
Да, вместе с В. Воиновым. Вы знаете, она организовалась очень странно: не по каким-то таким стилистическим пристрастиям, но, скорее, по дружеским. А началось все с того, что один из искусствоведов просто предложил сделать выставку и первоначально отобрал состав художников, который был впоследствии скорректирован. Ее размещение планировалось в выставочном зале Дирекции областных музеев, что на Литейном, 57. Но при открытии этой выставки возникли определенные сложности, поскольку для подобного мероприятия требовалось разрешение обкома партии. В то время это была довольно серьезная структура, тем более Литейный считался музейным выставочным залом, и авангардистов было пускать туда нехорошо. Мы до последнего дня не знали, откроется выставка или нет. Когда же пришла так называемая комиссия, которая состояла из членов областного комитета культуры, обкома партии и КГБ, человек, который первоначально предлагал эту выставку, настолько испугался, что вышел и сказал: «Вы знаете, Дирекция выставочного зала музея никакого отношения к этой выставке не имеет». На что засмеялись все, включая директора. Однако этот человек тут же куда-то исчез. Тем не менее выставка открылась и имела большой успех. По нашим сведениям, это была первая выставка в официальных музейных залах «неформальных» художников.
Расскажите, пожалуйста, о создании Музея нонконформистского искусства. Как вообще возник такой проект?
На самом деле проект возник давно. Мы еще в Товариществе с Сергеем Ковальским мечтали организовать какое-то место, где будут выставляться картины. Первоначально мы их показывали на Гороховой. Там у меня скапливалось большое количество работ от выставок, потому как не все художники имели место, где хранить картины. Сергей тоже их собирал. С появлением «П-10» стало возможным накопление некого фонда. Потом это все объединилось, и получился Музей нонконформистского искусства. Ну это так, коротко. В действительности все было не так просто.
Можете вспомнить какие-нибудь яркие, забавные случаи, которые произошли с Вами на «Пушкинской-10»?
Ой, забавных историй было много разных. Я думаю, они происходят и до сих пор. Если говорить о новой «Пушкинской», то, когда мы впервые пришли с Сергеем в отремонтированное здание, оно было огромным. Нам казалось, что вот теперь нам места хватит. Сейчас нам места не хватает. Коллекцию показывать практически негде, она находится в запасниках. Мы вынуждены проводить выставки только тех художников, которые относятся непосредственно к современному искусству и к движению нонконформистского искусства. Первоначальное счастье потихоньку уходило. А так… было все. В первые годы мы вообще двери не закрывали. Здесь была Лиговка, ходили разные люди…
Как Вы считаете, есть принципиальная разница между такими творческими союзами, как ЛОСХ и «Свободная культура»?
Сообщество художников «Пушкинской-10» («Свободная культура»), создавалось самими же художниками, потому что они въехали в дом. То есть это их дом. Впоследствии они самоорганизовались в некую структуру. Однако важно понимать, что процесс шел изнутри. Можно сказать, в несколько домашней атмосфере. Союзы имели в основе иной принцип: они создавались для организации некой структуры для художников, и мастерские там практически отсутствовали. А у Пушкинской все-таки сорок с лишним студий. Конечно, когда мы переезжали, были большие проблемы — кто займет эти мастерские. В то время наше Товарищество насчитывало около 100 членов, и, разумеется, было невозможно предоставить студии всем. Поэтому мы решили распределить их по результатам довольно жесткого конкурса.
Вы поддерживаете связь с другими художниками?
Конечно. Вокруг Пушкинской много художников. Сейчас в Товарищество входит, наверное, человек триста. Наш союз можно даже назвать международной организацией, поскольку он объединяет не только художников России, но всего мира. Например, у нас есть художники и датчане, и финны, и американцы, и французы. Но вступить в наш союз гораздо сложнее, чем в любой другой.
А какие требования?
Художник должен сделать персональную выставку в стенах «Пушкинской-10». Только после этого он имеет право стать членом нашего Товарищества. Это довольно тяжело, потому как здесь принимаются работы только музейного уровня.
Как Вы оцениваете культурную и общественную значимость деятельности арт-центра «Пушкинская-10»?
В свое время арт-центр был единственным арт-центром в России, который постоянно работал. Даже в Москве такого не было. Сейчас там, конечно, стали появляться подобные центры, но на принципиально иной основе, поскольку в Москве очень много денег. А мы все создавали на собственные средства, сами все содержали. Этот центр был единственным в России. Да и в мире, пожалуй, тоже, потому как европейские и, скажем, американские аналоги немного другие.
Они финансируются за счет государства?
Они поддерживаются за счет государственных дотаций и местных бюджетов. Там люди даже зарплату получают от муниципальных образований.
А у «Пушкинской-10» нет меценатов, покровителей?
У нас есть разные знакомые, друзья, которые нам помогают. Второй год, как мы получаем субсидии от губернатора В.И. Матвиенко, которая признала, что «Пушкинская-10» является неотъемлемым брендом СанктПетербурга — на уровне Эрмитажа и Русского музея. Нам стали выделять небольшие денежные средства, но опять-таки не на содержание, а на проекты, которые мы создаем.
Давайте перейдем непосредственно к Вашему творчеству. В каком жанре Вы более всего любите работать?
Я думаю, что к современному искусству не совсем применимо понятие «жанра». Современный художник работает по-разному. Сейчас все это очень размыто. Нет, ну есть там художники-реалисты, которые пишут пейзажи, портреты до сих пор. Я делаю все. А вообще пишу пространство, которое меня окружает.
Какие сюжеты Вы чаще всего выбираете?
Я не выбираю сюжеты. Это они выбирают меня. Ей-богу, само получается.
Расскажите о Ваших концепциях «саморазвивающийся квадрат» и «геометрия пространства».
Об этом можно прочитать в манифестах. Говорить об этом в двух словах было бы неправильно, потому как следует рассматривать их в том порядке и в том контексте, в котором они написаны. Манифесты — вещь очень короткая. И последовательность слов здесь очень важна. Это как в стихах, знаете: если из них убрать хотя бы одно слово, то уже нет поэзии, так же и в манифесте.
По поводу «саморазвивающегося квадрата». Вы знаете, Казимир Малевич создал квадрат в искусстве как некую пластическую форму. Многие искусствоведы полагают, что этим поставлена точка, а я считаю, что К. Малевич своим квадратом принес новое пластическое решение для современного искусства. Это начало. Начало нового пластического искусства, поэтому я чисто геометрическим путем проработал, как развивается квадрат.
Если продлить все его плоскости, то он превращается в крест. Крест в искривленном пространстве трансформируется путем продления граней в шар (гипотеза искривленных пространств у Лобачевского). То есть получается своеобразная объемлющая структура, которая из квадрата (а Вы знаете, что квадрат — это самое древнее изображение Земли) переходит в шар. Если провести диагонали в квадрате, найти его центр и начать его вращать, то получится круг. Таким образом, все само собой объясняется: что такое квадрат, «саморазвивающийся квадрат», и почему он в свое время стал шаром.
В 1980–1982 годах Вы занимались росписью православных храмов в Псковской области. Что способствовало принятию такого решения?
Вы знаете, я всегда интересовался русской историей, религией и знал ее довольно хорошо. По сути, я художник религиозный. Все, что я делаю, независимо от объектов, композиций, графики, инсталляции, основано на религиозном опыте.
То есть можно сказать, что для Вас это был не эксперимент, а скорее духовный опыт?
Эксперимент чисто творческий, основанный на духовном опыте. Потому как одно время я вообще хотел посвятить себя церкви и был рукоположен в сан дьякона.
Когда Вам предстояло расписывать храмы, Вы как-то себя к этому готовили?
Внутренне, конечно, готовил. Все-таки икона и искусство авангарда как-то… Очень близки.
Близки?
Конечно. Авангард 1920–1930-х годов фактически заменил всю иконопись, которая была. Там каноны одни и те же. В иконе, не в церковном искусстве. Икона — это иномир, изображение иного мира. Необходимо пройти определенный обряд послушания, для того чтобы понять, что это не просто доска с ковчегом, это не просто проресь, не просто сюжет. Это все намного серьезней. Русский авангард к этому шел немножко другим путем, вот и все. Но стремился он именно к понятию иномира.
По моему глубокому убеждению, каждый художник является философом, а как Вы считаете?
Если есть некие изречения, написанные художником слова, то, наверное, за этим что-то стоит. Стоит некая позиция. Если есть позиция, значит, за ней мы подразумеваем размышления о мире. А вообще каждый человек в какой-то степени философ, рождаясь, мы начинаем размышлять. Ведь каждый по-своему мир видит и ощущает. Даже не вполне образованные люди также думают о Вечности, о Боге.
А Вы когда-нибудь увлекались какими-либо восточными философскими учениями, практиками?..
Конечно, а как же.
Чем именно?
Все прошел: даосизм, буддизм. Очень люблю и Лао-цзы, и Елену Петровну Блаватскую. Одно время даже занимался йогой. Что же касается медитации, то для меня таковой является написание картин. Это такая же духовная практика. Как говорит одна моя знакомая: «Картина художника — открытая книга о нем».
Что именно Вас заинтересовало в восточной философии? Какие мысли Вам близки?
Все просто: восточная философия очень близка русскому космизму. Она неопределенна, неконкретна, более размыта. Если взять даосизм и попробовать дать определение «дао», то одна из его характеристик — ничто. Можно даже сказать, если Вы произносите «дао», значит дао нет… У меня есть манифест. «Дорога» называется. Он основан на дао, потому как дорога — это путь. А что такое дорога, путь? Это всегда познание, всегда впереди что-то неизведанное, преодоление чего-то. У дороги нет предела. И у дао нет предела. У «саморазвивающегося квадрата» нет предела.
А Вы был в Индии, на Тибете?
Вы знаете, вот не был я в Индии и на Тибете. Несколько раз пытался туда поехать, но каждый раз меня что-то останавливало: либо я заболевал, либо еще что-то. Зато русский север меня принимает. У меня своя Шамбала. Но находится она на севере. Знаете, было такое место, Гиперборея называется?
Да.
Про меня сняли в Карелии небольшой фильм. Там была выставка «В пространстве русского Севера». Она проходила в Петрозаводске в Музее изобразительных искусств. А потом я студентам рассказывал про «русскую Шамбалу», Гиперборею, откуда человечество пришло.
Как Вы определяете понятие «Шамбала»? Существует ли она как конкретное место?
Для кого-то она может существовать конкретно, а для кого-то — нет. Все зависит от готовности людей к восприятию этого. Есть такой замечательный русский философ, Юрий Линник, профессор университета города Петрозаводск, что в Карелии. Он космист и в одной своей книге написал, что, возможно, это падшие ангелы, которые трудятся на Земле для всего человечества. На Востоке есть такое выражение: «Учитель приходит к каждому в жизни, и горе тому ученику, который его не узнает».
Вы упомянули, что были знакомы с учеником Рериха.
Да, с Борисом Алексеевичем. Была такая группа «Амаравелла». В Индии есть одноименный город, название которого переводится с санскрита как «ростки бессмертия».
Очень поэтичное название.
Да. А-а-а. «Аум». Как «аминь»… Борис Алексеевич был для меня событием. Скажем, как для Н. К. Рериха встреча с Махатмами. Наша встреча также была знаковой. Хотя, наверно, вполне ожидаемой.
Над каким произведением Вы сейчас работаете?
Сейчас я работаю над произведением, которое называется «Музей нонконформистского искусства».
Это Ваш очередной проект?
Да, это мой проект, над которым я работаю вот уже десять лет. Это большая картина, которую я пишу на протяжении многих лет.
Как Вы считаете, чем актуально Ваше творчество для современного зрителя?
Я вообще не люблю термин «актуальное искусство», потому что к нему сейчас относят инсталляцию и все то, что сделано не кисточкой. Я считаю, что искусство актуальным быть не может. Оно не актуально в настоящем, но становится таковым позже. Если бы художники не предвидели то, что будет впереди, человечество развивалось бы по-другому. Как говорил Казимир Малевич: «Мое искусство не принадлежит исключительно одной земле».
Что значит для Вас «Пушкинская-10»?
Это мой дом. Других эквивалентов я подобрать не могу.
Интервью взяла М. Варламова
Творческая деятельность
Октябрь — ноябрь 2018 г. — куратор персональной выставки художника Николая Сычева
«Космическая доктрина». Пушкинская-10. Галерея Арт-Лига.Апрель 2018 г. — «Рождение Будды». Музей Современного Искусства им. Дягилева. СПбГУ.
Сентябрь-октябрь 2017 г. — выставка «70-е. СО_ПРИ_Частность.»Ленинградское изобразительное искусство 1970-х гг. Центральный выставочный зал «Манеж».
Июнь — июль 2017 г. — выставка #МеняНеВзяли. Пушкинская-10. Музей нонконформистского искусства. Большой зал.
Апрель — май 2017 г. — выставка «Мои друзья –герои мифов». Музей Современного Искусства им. Дягилева. СПбГУ.
Февраль 2017 г. — выставка «НоНактуальный ландшафт». Музей изобразительных искусств Республики Карелия.
Январь — февраль 2017 г. — выставка «НоНактуальный ландшафт». Центр современного искусства в Новгороде.
2017 г. — куратор выставки «Мост через стикс». Пушкинская — 10. Музей Нонконформистского Искусства.