художник, музыкант, куратор
художник, музыкант, куратор

Биография

Основные сферы музыкальных интересов: импровизационная музыка, звуковые инсталляции, электроакустика, фортепиано и электроника, дирижируемая и структурная импровизация.
Основатель и дирижер Санкт-Петербургского оркестра импровизации (St.Petersburg Improvisers Orchestra). Куратор Школы импровизационной музыки при Галерее Экспериментального Звука (ГЭЗ-21).
Выступал с концертами в России, Австрии, Германии. Участник международных фестивалей CYBERFEST, SKIF, ArtbatFest и др.

Прямая речь

Из интервью для сборника «Параллелошар», 2007 год.

Дмитрий, когда ты стал заниматься профессиональной фотографией?
В 1998 году.
А до этого какой-то опыт был?
Нет. В детстве была «Смена», но она мне ужасно не нравилась. Затем долгое время работал с самсунговской «мыльницей». По уши хватало.
Что тебя тогда интересовало: снимал пейзажи, делал портреты?
Когда я только занялся фотографией, меня абсолютно ничего не интересовало по этой части. Ничего не делал, снимал ребенка на память. Были в общем вполне стандартные сюжеты: «Я и Петр с лошадью», например.
А что тебя побудило заниматься именно профессиональной фотографией: работать, выставляться?
Это произошло случайно. Одно время я занимался инсталляцией, сетевыми проектами, компьютерной графикой. В какой-то момент меня осенило: хорошо бы мне в коллажах не чужие фотографии использовать, а самому снять что-нибудь хорошее и полезное. Для этого нужно было купить хорошую «мыльницу». Вскоре у меня появилась заказная работа, для которой нужны были фотографии. Я как посчитал, сколько должен буду заплатить приглашенному фотографу, тут меня жаба задушила. Я, естественно, взял деньги вперед, пошел и купил на них камеру. За выходные ее освоил, а в понедельник все снял. Вот так оно и началось.
Значит, твоя творческая жизнь началась с заказной работы. А какого плана она была?
Ничего интересного. Какая-то рекламная съемка.
В данный момент над каким проектом ты работаешь?
Сейчас я разрабатываю несколько проектов, но выделить из них главный, доминирующий невозможно. Просто есть ряд определенных тем, которые параллельно разрабатываются. Возможно, некоторые из них однажды будут закончены.
Расскажи, пожалуйста, о твоем последнем проекте.
Называется он «Москва–Лиссабон». Суть проекта проста: берешь и пишешь послания в разные community, дескать: «Дорогие мои, я вот тут собрался, весь такой красивый, ехать в Европу. Желаю вас снимать, всех желающих безвозмездно, то есть даром, как говорится». Ну и собственно, народ пишет.
Много желающих?
Я не могу сказать, что много, но достаточно.
То есть народ откликнулся?
Да, народ откликнулся на всех языках.
Но ты ведь не знал этих людей?
Совсем не знал. Просто едешь и составляешь по ходу дела маршрут. Поснимал в Копенгагене. А куда дальше? Списываемся: «Дорогая Мэри, будете ли Вы в Амстердаме завтра?» — «Не буду». Ладно, тогда едем в Берлин.
То есть это была своеобразная импровизация?
Абсолютная импровизация. Вплоть до того, что приходишь в кассу и, поскольку вопрос так и не был решен до вечера, спрашиваешь: «Куда у Вас есть сегодня билеты, чтобы уехать?»
Даже так?
Да.
А какова была идейная основа проекта?
Я как-то изначально предполагал, что это будет просто серия портретов совершенно случайных людей, что очень важно. Потому что если даже я хватаю тебя за фалды на улице и говорю: «Ой, дай-ка я тебя сфотографирую», то все равно это мой выбор. А здесь от меня ничего не зависело. Может, там крокодил страшный случится.
То есть ты даже не видел фотографии этих людей?
Нет, откуда? Я и не просил никаких фотографий. Дальше стало совсем интересно, потому что в итоге только два человека оказались уроженцами непосредственно тех стран, в которых они живут. Все остальные, проживая в какой-то определенной стране, родились совершенно в другом месте и к данному государству обычно не имели никакого отношения. То есть наблюдается ситуация абсолютной эмиграции. Это показательно не только в связи с классическим конфликтом эмигрантов из развивающихся стран и европейцев. Дело в том, что это эмиграция, происходящая непосредственно в самой Европе: поляки, живущие в Бельгии, немцы — в Дании и т. д. Это и было самым важным и главным.
Таким образом, пространство Европы оказывается единым.
Во-первых, оно едино. Во-вторых, это сильно напоминает ситуацию конца Римской империи, когда исчезают старые и появляются новые этнические образования (франки, галлы и т. д.), в результате чего карта изменилась абсолютно. На наших глазах на самом деле происходит аналогичный процесс, просто он не сопровождается вторжением гуннов. А в принципе, он равнозначный.
А с чем это связано, как ты считаешь?
С процессом глобализации. Ничего страшного.
Это надо просто пережить.
Да…
Над какими проектами ты еще работаешь? «Москва–Лиссабон» — портретная серия.
Да. Большинство моих проектов именно портретные, во всяком случае, про «людёв».
С чем это связано? Ты проводишь какой-то социологический эксперимент?
Никакого опыта не произвожу. Просто в мире еще ничего интересней не придумано. Как придумают, так я «людёв» снимать перестану.
То есть для тебя человек — это самый интересный объект исследования?
Да, это вообще единственное, что существует.
А как же природа? То есть человек сам по себе, а природа сама по себе?
Я про природу не уверен. Почитайте Беркли. Человек существует, это я знаю. А остальное… Помимо всевозможных портретных проектов разрабатываются и другие, не портретные. Есть один проект, «Шоссе Революции» называется. Не знаю, почему именно это шоссе. Видимо, когда-то оно там проходило. Хотя, на самом деле, оно очень короткое и больше напоминает проспект. Мне просто понравилось чудное название — «шоссе Революции». Да и архитектура там исключительно советских времен: сталинские, хрущевские постройки, правда, есть и вполне современные. Это довольно проходное место и, в этом смысле, весьма характерное. Вот я его и снимаю.
Ты делаешь панорамные снимки?
Нет. Это совершенно случайные фотографии: пустой проспект, дом на этом проспекте и т. д.
А в чем состоит концепция данного проекта?
Шоссе Революции — как раз то место, где происходит жизнь. Эта жизнь обусловлена тем, что случился когда-то год 1917-й. Она такова и отнюдь не состоит из благолепной романтики колодцев городского центра. Миллионы людей живут, не выезжая из какого-нибудь Купчино, разве что на праздники. Это очень стандартная и банальная жизнь. И фотографии именно такие, поскольку отражают окружающую действительность.
Значит, сейчас ты работаешь над несколькими проектами. А тот, что связан с Европой, уже закончен?
Вообще не закончен, поскольку он называется «Москва–Лиссабон», но при этом там нет ни Москвы, ни Лиссабона, до которых я просто не доехал. Наверно, я туда все-таки поеду, но в планах на ближайшие месяцы это не стоит.
Каковы тенденции развития современной фотографии?
Фотография, с одной стороны, перестала быть каким-то революционным средством. Это произошло давно — где-то после Второй мировой войны (в 1940–1950-е). С другой стороны, с точки зрения медиа она становится крайне важным компонентом. Я не берусь говорить о каких-то глобальных путях развития фотографии. Просто не вижу в этом смысла, поскольку они на самом деле очень разные: для США это одно, для России — другое.
А в рамках России основные тенденции можешь обозначить?
Постепенное расставание со старой кондовой черно-белой фотографией, которое происходит на самом деле очень медленно.
Ты занимаешься только фотографией?
В основном. Но помимо этого видео еще снимаю, музыку делаю…
Как ты познакомился с «Пушкинской», открыл ее для себя?
Это место было общеизвестным. Я бывал здесь до 1998 года эпизодически. Пару раз присутствовал на Празднике Двора.
А у тебя была своя мастерская до «Пушкинской-10»?
Да.
Где?
В разных, порой совершенно случайных местах.
То есть постоянной мастерской у тебя не было?
Времена-то были дикие. Задираешь голову, видишь, что у мансарды окошки забиты, поднимаешься, а там добрая бабушка. Говоришь: «Ой, бабушка, у Вас тут комнатка пустует. Можно, я здесь поживу?» — «А за свет платить будешь?» — «Буду, бабушка, буду».— «Ну, живи». Вот как-то так.
Много ты мастерских так сменил?
Три.
А на «Пушкинской» в 1998 году оказался?
Да. То есть на старой «Пушкинской» я не жил.
Какова, на Твой взгляд, современная ситуация на «Пушкинской-10»?
У «Пушкинской» как бы двойственная ситуация, по сравнению с другими аналогичными центрами. Любое такое место, существующее, допустим, в Европе, имеет иную цель. Обычно все начинается как захват (более или менее легальный) некой территории, дальше задача — выжить. После того как данное поколение благополучно находит свое место в современной художественной ситуации, место начинает либо как-то мумифицироваться, как Берлинская Бетания, либо просто закрывается. Потом приходит новое молодое поколение, берет другой дом, и все повторяется. Но даже такие места, как Бетания, которые в общем мумифицировались, находятся в другой ситуации. У них есть некие мастерские, люди, которые по грантам эти мастерские получают, некая выставочная политика. Они полностью связаны с актуальной ситуацией сегодня.
А «Пушкинская»?
«Пушкинская» — нет. В этом ее специфика. У нее как бы двойственная ситуация. С одной стороны, это аналогичный арт-центр; с другой стороны — место, которое занимается собиранием и сохранением того, что происходило в эпоху того самого нонконформизма. Этой функции нет ни у одного арт-центра, поскольку занимаются данным вопросом совершенно иные институции.
Каковы, на Твой взгляд, перспективы развития арт-центра?
Перспективы две, в зависимости от того, насколько удачно это будет воплощено в политике центра: либо он станет полумузейным местом, которое хранит память о славных годах, либо это параллельно будет еще и живое место, где происходят какие-то актуальные события.
Но сейчас «Пушкинской» удается совмещать два этих направления?
Относительно, потому что живых мест на самом деле не так много. Поскольку главным направлением, насколько я понимаю, является сохранение наследия «бури и натиска». Актуальная ситуация находится несколько на втором плане. Да, есть несколько живых мест, где что-то происходит. Но в любом случае актуальность этого места, скажем, в начале 90-х годов была намного выше. Это не проблема, а констатация факта. Но все это решаемые вещи.
Раньше время было другое. Может, люди изменились…
Люди, как утверждал Булгаков, одни и те же, их только квартирный вопрос портит. Изменилась немножко ситуация, это да. Но именно немножко. Важную роль здесь играет разница культурной ситуации, которая меняется с каждым поколением.
Общаясь с молодежью, снимая ее, ты наблюдаешь этот процесс изменения?
Да, конечно.
В какую сторону?
Я же не с неба наблюдаю. Я не в курсе… Представь себе, что ползет черепашка. ты знаешь, куда она ползет? Я — нет. Это известно только черепашке. Если известно. Мы можем только констатировать факт, что она движется.
А конечной ее цели мы не видим?
Нет, конечно, это невозможно. Хотя конечная цель у всех простая — жить счастливо и реализовывать себя так, как хочется.
Но молодежь тянется в это место?
Тянется. Вопрос в том, чтобы она еще здесь и оставалась, кроме того, что тянется. Ведь тянуться можно тоже по-разному: прийти посмотреть, попить кофе и пойти дальше, а можно сделать все то же самое, но потом возвращаться.
Ты являешься членом каких-либо иных творческих союзов кроме «СК»?
Нет.
Я прочитала о том, что ты определяешь Интернет как новую художественную систему и что существует сетевое искусство.
Существовало.
То есть сейчас его нет?
Можно считать, что нет. Оно успешно закончилось крахом. Это был момент, когда только появлялись какие-то сетевые технологии, и художники любили их использовать. Как только сеть стала частью повседневной реальности, это перестало быть интересным в художественном смысле.
То есть это тоже художественное средство?
Все является художественным средством.
Ты занимался сетевым искусством?
Да.
А сейчас?
Нет.
Потерял интерес?
Абсолютно. Как-то проходил всероссийский фестиваль сетевого искусства под названием «Да-данет». Мне предложили поучаствовать. За ночь что-то сочинил и отправил. Получил второе место в категории «арт-проекции», после чего потерял всякий интерес к сетевому искусству, потому что, если за ночь можно занять второе место, то нет смысла этим вообще заниматься. Интересно, когда материал сопротивляется. Тогда можно по морде ему дать, еще что-нибудь сделать. А когда он сидит и говорит: «Да, бери меня», скучно. Собственно сетевое искусство в итоге не смогло найти своей рыночной ниши. Грубо говоря, не нашло места вписать себя в арт-рынок.
Что представляет собой сетевое искусство? Как оно может выглядеть?
Это арт-проект с использованием средств Интернета. Примером может послужить один из самых известных проектов Алексея Шульгина 1980-го какого-то лохматого года или начала 1990-х. Я не помню, как он назывался, но смысл очень простой. В e-mail есть определенная команда, и, зайдя на какой-то адрес, по ней (команде) через назначенное количество времени, например через 15 секунд, у тебя браузер отправляется на следующий указанный адрес. А теперь представим себе, что таких адресов много по всему миру, и везде есть страничка, которая через 15 секунд отправится по случайному адресу дальше, когда ты входишь в этот проект. Шульгин был инициатором: это его идея, его реализация. Дальше это подхватывают художники из разных стран, вешают такие странички. Для того времени это было захватывающее зрелище: тык в адрес, и машина начинает носиться по городам и континентам.
Может сетевое искусство возродиться, как ты считаешь?
Вполне возможно. Но не сейчас, поскольку на данный момент механизмы арт-рынка не приспособлены работать с такими вещами. В настоящее время сетевое искусство может существовать только в качестве маленькой альтернативы, а для того, чтобы это стало чем-то большим, необходимо, чтобы поменялись правила игры.
Твои проекты рождаются спонтанно или же ты долго вынашиваешь какую-то идею?
В этом смысле по-разному. А вообще смысл, конечно, один — есть какие-то вещи, которые тебя интересуют. Искусство — это, собственно, что? Способ мыслить.
И способ самовыражения.
Да. Важно то, что, когда тот или иной проект закончен, тема, которую ты разрабатывал, в голове проясняется, и можно думать над чем-то другим.
То есть ты для себя что-то открываешь.
Это, прежде всего. Как-то один московский фотограф рассказывал мне что-то про себя долго и упорно. А закончил рассказ словами о том, что есть некий проект, но поскольку денег за него не заплатят, снимать для него он ничего не будет. Вот, это несколько ремесленническая позиция: табуретки я ваяю.
То есть это не Художник?
Нет. Но при этом продукт абсолютно идентичен. У него хорошие работы.
Значит, он профессионал в своей области, но не Художник?
Да нет. Просто не надо спорить о терминах, и все будет хорошо, как утверждал Людвиг Витгенштейн.
Так что важно? Конечный продукт?
Важна интенция — то, что побуждает что-либо делать.
Любой предмет, созданный человеком, можно назвать искусством?
В древнеегипетском вообще нет слова «искусство». Там, правда, и времен только два.
А какой эквивалент вместо слова «искусство» использовали египтяне?
«Ремесло», то есть «умение». Нужно понимать, что существует арт-продукция, а есть причины, по которым она появляется.
То есть искусство — это то, что побуждает?
Да, конечно.
Таким образом, важен непосредственно сам процесс, а не результат?
Процесс тоже маловажен, поскольку это всего лишь то, чему тебя научили, хорошо или плохо.
Тогда, возможно, само зарождение идеи имеет первостепенное значение?
Важно другое: есть некое мышление, или оно отсутствует.
И последний вопрос. Что значит для тебя «Пушкинская-10»?
Дом родной. Проживешь десять лет, так станет родным.

Контакты

http://sound.dmitryshubin.ru — работы со звуком и музыка;
http://www.dmitryshubin.ru — художественные работы и фотография.
studio@dmitryshubin.ru