с. ковальский. параллелошар арт-центра «пушкинская-10»

Предыстория

«Параллелошар» арт-центра «Пушкинская-10» [1] — культурный проект Товарищества «Свободная культура» [2].

Чтобы понимать, кем, почему и для чего он был реализован, нам необходимо коротко упомянуть о некоторых событиях в истории развития отечественного искусства, произошедших в XX веке.

В 1932 году постановлением ЦК ВКП(б) [3] в Советской России были упразднены все творческие объединения и созданы единые союзы художников, литераторов, музыкантов, композиторов, театральных деятелей с главенствующим партийным принципом социалистического реализма в искусстве. (Следует заметить, что на практике уничтожение авангардных форм искусства началось уже в начале 1920-х годов.) С этого времени во внутренней политике государства прочно утвердились запрет на свободу самовыражения художника и уничтожение свободы слова в культурной, социальной и политической жизни страны. На долгие годы отечественная культура была разделена на «официальную» (советскую) и «неофициальную», продолжавшую художественные традиции Серебряного века и русского авангарда.

Долгие годы общество стремилось к переменам. На первых порах, во времена «оттепели» 60-х годов, это выражалось в интересе ко всему запрещенному. Несмотря на последующее подпольное существование, искусство нонконформистов проникало в свободомыслящую среду творческой и научной интеллигенции и имело оглушительный успех. На «квартирные» выставки, которые начались с 1964 года, приходили тысячи людей, подвергая риску свою карьеру, благополучие семьи, а иногда и жизнь.

«Квартирная» выставка давала возможность продемонстрировать произведения искусства широкому кругу зрителей, минуя государственную цензуру.

Первые официальные выставки нонконформистов в Ленин­граде, разрешенные властями в порядке эксперимента в 1974–1975 годах, ознаменовались невиданным по тем временам стечением народа. Люди часами стояли в очереди, чтобы увидеть новое для них свободное искусство. Этот период впоследствии был назван «газаневщиной» — по названию домов культуры им. И. И. Газа и «Невский», где проходили эти выставки.

В период «газаневщины» художники-нонконформисты самоорганизовались в Товарищество экспериментальных выставок (ТЭВ) [4]. Но уже к концу 1970-х годов десятки из них сознательно эмигрировали. Некоторые были изгнаны из страны советской властью насильно, и ТЭВ прекратило свое существование. В 1981 году, с появлением нового поколения художников-нонконформистов, было создано Товарищество экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ)[5].

Нонконформисты 80-х годов продолжали отстаивать право демонстрировать свое искусство публике. Их деятельность приближала время свободы.

Успехи художников-нонконформистов стали возможными благодаря тому, что в 1980-е годы культурное пространство Ленинграда, независимо от государственно-политической идеологии, формировалось под влиянием частной инициативы и деятельности организаций, представлявших широкий культурный диапазон. Существовали на разных (официальных или полуофициальных) основаниях такие объединения, как, например, джаз-клубы «Камертон» и «Квадрат», театральные семинары на квартире Бориса Понизовского, постоянно действующие квартирные выставки, литературное объединение «Клуб-81», Клуб карикатуристов-картунистов в Ленинградском дворце молодежи, театральные студии Эрика Горошевского и Николая Беляка, рок-клуб на ул. Рубинштейна, Клуб современной музыки в ДК им. Ленсовета, упомянутое выше ТЭИИ.

Деятельность этих организаций в значительной степени готовила общественное сознание к приближающимся политическим переменам периода «перестройки» 1985 года. Несмотря на то что инициаторы и активисты этих организаций находились под пристальным наблюдением отдела КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями, они по духу и роду своей деятельности не причисляли себя к политическим диссидентам, а их требования не выходили за рамки «Декларации прав человека» и соответствующих статей «Международных пактов о правах человека». Уже в то время «неофициальные» художники «самоопределили» себя как необходимую для здоровья общества культурную оппозицию в сфере культуры. К числу отстаиваемых ими требований относились, например, право на получение возможности зарабатывать себе на жизнь трудом, который свободно выбираем каждым человеком; или право каждого человека на участие в культурной жизни и на защиту моральных и материальных интересов, возникающих в связи со своим трудом; или право беспрепятственно придерживаться своего мнения и свободно выражать его, а также искать и распространять, независимо от государственных границ, всякого рода информацию и идеи — в любой форме, тем более художественной.

Ярким примером открытого выражения своего мнения и реакции на него государства в 1970-е годы стало выступление художников Олега Волкова и Юлия Рыбакова (в будущем – депутата Государственной думы). В одну из прекрасных ленинградских ночей (с 4 на 5 августа 1976 года) на стене Петропавловской крепости они написали следующее: «Вы распинаете свободу, но душа человека не знает оков!» Текст хорошо читался с противоположного берега Невы. Кроме того, утром по городу поехали трамваи с надписями на ту же тему, сделанными на противоположных от дверей сторонах вагонов.

По сути, эта акция протеста была решена художественным способом и являлась перформансом — формой искусства, широко распространенной в то время на Западе, но являвшейся авангардной у нас в России, а потому непонятной государственному органу цензуры, каковым фактически был Комитет государственной безопасности. Неудивительно, что в качестве «гонорара» художники получили лагерный срок – семь и шесть лет соответственно.

В конце 1980-х годов бесхозяйственность городских властей достигла своего предела. Многие дома в центре города, поставленные по плану на капитальный ремонт и уже полуразрушенные, оказались брошенными на произвол судьбы. Некоторые из них стали занимать художники, у которых не было мастерских. Такие здания как дом на углу Каляева и Чайковского («НЧ/ВЧ») или дом номер 145 по Фонтанке, успели получить известность благодаря активности художников, наполнивших своим искус­ством пустые квартиры.

Но никто из них не занимался организационными и хозяйственными проблемами, связанными с содержанием зданий. Все усилия художников были направлены на творческую работу и привлечение интереса любителей современного искусства. Было очевидно, что подобная практика не позволит долго просуществовать образовавшимся сообществам. Одним из таких домов был и дом номер 10 по Пушкинской улице. Можно сказать, что сама судьба предопределила ему стать арт-центром. Здание было возведено в 1878–1879 годах по проекту архитектора X. X. Тацки, который, как выяснилось впоследствии, является прапрадедушкой Юлия Рыбакова. С 1874 по 1880 год улица, на которой воздвигли интересующее нас здание, называлась то Новая, то Новый проспект, то Малый Невский, то Александровская, то Кампанейская, и только 22 мая 1880 года за ней закрепили имя Пушкина.

Здесь 7 августа 1884 года состоялось открытие памятника А. С. Пушкину работы А. М. Опекушина. Фигура поэта была развернута к Невскому проспекту. В поле зрения Пушкина явно попадало здание номер 10, угол которого выступал, как нос корабля, за общую линию домов. Уже было понятно, что это необыкновенный дом, а памятник поставлен, чтобы отметить это.

Номер 10 окончательно был закреплен за домом в 1890 году. Первоначально дом планировалось использовать для размещения там художественно-прикладного училища. После того как первые владельцы, супруги Мальцевы, продали его графу П. Шувалову, дом существовал как доходный: квартиры сдавались внаем, а кроме того, в нем располагалось множество разнообразных учреждений: от винной лавки до училища им. святых Кирилла и Мефодия и издательств «Алконост» и «Сирин». От дома 20, где были отель Пале-Ройяль и типография Ю. Штоутера, до дома 10 по Пушкинской улице нередко прогуливались знаменитости: А. Блок, А. Ремизов, В. Брюсов, Ф. Сологуб, Андрей Белый, 3. Гиппиус. В самом доме жила знаменитая актриса П. Стрепетова. После революции и вплоть до 1984 года дом влачил серую жизнь многонациональной коммуналки, постепенно приходя в упадок. В 1984 году его поставили на капитальный ремонт, а жильцов начали расселять.

Концепция независимого арт-центра разрабатывалась «неофициальными» художниками ТЭИИ с 1987 года, когда отшумели последние «квартирные» выставки 1986 года, именуемые «Днями открытых дверей».

Предполагаемое место реализации этой концепции менялось (Апраксин двор, Новая Голландия, Константиновский дворец в Стрельне), а в соответствии с этим видоизменялась и сама концепция: то это был «Город мастеров», то «Центр современной русской культуры», то «Кооперативные мастерские». В Ленинграде первые законы, высвобождающие частную инициативу граждан и придающие ей легальный статус, появились в 1988 году (Закон СССР от 26.05.1988 № 8998-41 «О кооперации в СССР»).

Первую попытку официально создать организацию, помогающую «неофициальным» художникам, предпринял Юлий Рыбаков в 1987–1988 годах. Кооперативную галерею планировалось создать при Ленинградском отделении Советского фонда культуры на средства Джорджа Сороса. Но это начинание потерпело неудачу, так как положительные рекомендации эмигрантских кругов не были поддержаны правлением Советского фонда культуры, который еще существовал в 1988 году.

Часть I

Вдоль да как по Пушкинской
да поперек молочной воды
по изгибам кисельного берега
Литоринового древнего моря
по пути из Варяг в Греки
в поисках вечного смысла
жизни творчества и смерти
шли художники и поэты
музыканты и лицедеи
немудрящий свой скарб волоча
с корабля на заветное место
чтобы там свой Ковчег схоронить
утверждая место свободы
беспокойного мира искусства
параллельного прочим мирам
вкруг которого будут стоять
Петербург Петроград и Петрополь.

Мысль уже есть начало дела.

Петр Кропоткин

I. От «Ковчега» к «Параллелошару»

Я тихо вдохнул петербургского воздуха влагу,

и долгий мой выдох закончился в нынешнем веке.

Вся жизнь поместилась между землей и надеждой,

что будет возможно вкушать этот воздух всегда.

На пиршество это друзей приглашу к разговору,

дышать и дышать, превращая слова в заклинанье:

Знай: вечны Ковчег, сохраненный на Духа вершине,

и воздуха влага, которая нас опьяняет!

В 1970-е годы мы, отвергнутые своим государством художники, думали в основном о том, где найти себе мастерские для творческой работы. Всякими правдами и неправдами находили, нас выгоняли, мы опять находили и т. д. Мы хотели продавать свои работы, чтобы жить на свой труд. Делать выставки, чтобы показывать свое искусство тем, кому это интересно. И мы устраивали квартирные выставки, власти их закрывали, а мы опять их открывали на других квартирах, и работы понемногу продавались.

Вся эта ситуация некоторые время напоминала игру в казаки-разбойники. Пока не появились первые серьезные жертвы: сгорел в своей мастерской Е. Рухин, физически пострадал Ю. Жарких, под колесами автомобиля погибла Кари Унксова; отсидели в тюрьме Ю. Рыбаков, О. Волков, Г. Михайлов, А. Аветисян; выдворены из страны и лишены гражданства В. Филимонов, Тиль Валентин-Мария Самарин, А. Леонов, И. Баскина.

Поджигались двери первого в Ленинграде Музея современного искусства на квартире писателя В. Нечаева. Это был как бы санкционированный «сверху» намек на то, чтобы он сам уехал, и ему пришлось уехать из СССР, как и нескольким десяткам «неофициальных» художников и поэтов.

Это была самая большая жертва в борьбе за права творческой личности — эмиграция «неофициальных» деятелей искусства во второй половине XX века.

И это уже нельзя было назвать игрой. Тем более что в самом начале 80-х оставшиеся нонконформисты стали проводить более осмысленную политику сопротивления тоталитарной идеологии. Это уже была война. Она приобрела более изощренные формы — как с одной, так и с другой стороны. Иногда нам казалось, что на нас сбросили что-то вроде нейтронной бомбы — внешних разрушений и потерь почти нет, но приходилось жертвовать, корежа себя изнутри, драгоценным временем.

Мы ощущали ежесекундное уничтожение своей жизни.

Но как творческие люди, мы старались превращать все в игру, блефовали и мистифицировали противника.

Только то, что нонконформисты, не скрываясь, объявили на высшем государственном уровне о создании ТЭИИ и вынудили официальные инстанции противника на протяжении десятка лет вести переговоры и переписку с представителями несуществующей де-юре организацией, дорогого стоит. ТЭИИ добилось еще в советское время регулярных официальных выставок. Мы получали массу отзывов в прессе отечественной («негативных» в официальной и «конструктивных» в неофициальной) и за рубежом (более или менее объективных).

ТЭИИ уже тогда было Ковчегом, где спасаются независимые художники из многих городов страны, работающие в самых разных стилях и направлениях. В результате на два года позже начала «перестройки» и на 20 лет позже того времени, когда в студенческой среде европейских стран прозвучал лозунг: «Запрещается запрещать!», де-факто в Ленинграде цензура на выставках была упразднена. Наш труд был не напрасен.

Мы одержали первую победу в нашей справедливой борьбе.

Сейчас, в XXI веке, представляется, что именно наше поколение художников- нонконформистов 80-х, оставшихся на Родине, выиграло борьбу с советской идеологией за свободу самовыражения в искусстве.

Но главное всегда впереди. Мы жаждали обрести свое законное место на Родине. Когда мы доволокли наш «Ковчег» до берега древнего Литоринового моря [6] и в 1989 году установили его в доме 10 на Пушкинской улице, оказалось, что война продолжается. Выжить и победить предстояло тем, кто талантлив, честен с самим собой и верит в победу искусства над бытовой косностью неразумеющих прекрасного человеков. Мы пережили лобовые атаки противников (а число их увеличилось) и тайные сговоры против нас. Мы выжили в четырехлетнюю блокаду арт-центра, работая в нем без тепла, света и воды (два года до капремонта и два после). Мы создавали и демонстрировали миру наши произведения искусства.

Однажды Юлий Рыбаков сказал: «Искусство начинается там, где заканчивается польза». И мы создали «Параллелошар» — абсолютно иррациональный по своей сути объект, который не приносит материальных выгод и польз. Он стал символом культурного центра «Ковчег XXI век» / «П-10».

«Параллелошар» арт-центра «П-10» является коллективным произведением искусства, самовоспроизводящимся и саморазвивающимся кинетическим объектом современной культуры.

Рассматривая такое явление, как «Параллелошар», необходимо обратиться к основным двум версиям взаимодействия «Параллелошара» и континуума культуры.

По одной версии, центростремительная сила вращения «Параллелошара» формирует культурное пространство. По второй — «Параллелошар» вращается вокруг континуума культуры. Исторические корни концепции «Параллелошара» как саморазвивающегося объекта уходят в начало 80-х годов прошлого века, когда Евгений Орлов, один из основателей Центра, представил модель саморазвивающегося квадрата.

Квадрат саморазвивающийся провоцирует нас на понимание его плоскости как грани объемного кристалла, способного к саморепродуцированию.

Это объект геоприроды кристаллообразной структуры, который является виртуальным, постоянно смещающим свое положение центром ноосферы земли.

Это и есть собственно континуум культуры, которую формируют центростремительная волнообразная сила вращения «Параллелошара» вокруг него, внутри этой ноосферы.

Мы видим, что на практике обе предложенные версии легко совмещаются, и этот парадокс подтверждает реальность иррационального существования «Параллелошара».

«Параллелошар», как клетка ДНК, самая жизнеспособная самовоспроизводящаяся биологическая форма, сохраняющая геоэнергетику ноосферы.

«Параллелошар» имеет: 1) свои анатомию и физиологию, отвечающие за его биологическое существование; 2) множественно персонифицированное сознание, определяющее степень иррациональности его психологического поведения как одушевленного объекта.

Оно зависит от равновесия отношений тех творческих личностей, которые составляют суть наполнения «Параллелошара». Определяя, кто есть художник «Параллелошара», надо заметить, что это все те же нонконформисты разных поколений, которых объединяют нравственные основы бытия творческого человека.

Особенностью «Параллелошара», отличающей его от других живых организмов, является свободно перемещающееся сердце арт-центра. Его биение явственно прослушивается то в одной мастерской художника, то в другой — там, где в это время сгущается космическая энергия. Иногда учащенный ритм сердца обнаруживает себя в выставочных или концертных залах Центра, где художественные концепции творцов обретают общечеловеческое значение.

Мы, художники-нонконформисты, живем на свободной территории Мира, в замкнутой сфере «Параллелошара», и общаемся с внешней средой по информационным «шлюзам». Состояние это — вынужденное в условиях игнорирования государством инициативы личности.

Деятельность «Параллелошара» направлена на поддержание и расширение сферы духовной жизни человечества.

Мы работаем на то время, когда наш «Параллелошар» сможет раскрыть себя навстречу единой в своей множественности космореальности.

«Параллелошар» арт-центра «П-10» — это культурная среда, способствующая формированию в людях собственного взгляда на мир и развивающая способность отстаивать свои взгляды не только в художественных, но и в социальных формах.

Культурная политика Товарищества «Свободная культура» в целом направлена на то, чтобы дать возможность молодому поколению быть не только разрушителями культурных традиций прошлого, но и стать создателями новых.

II. Хроника развития концепции «Параллелошара» арт-центра «П-10»

Не делай того, что творится свыше.

11-я заповедь

Арт-центр «П-10» создавался по одному из основных принципов анархизма: полная свобода волеизъявления личности. Принимались любые предложения независимых деятелей современной культуры, но лишь в том случае, когда они могли сами их реализовать.

Двадцатилетнюю историю «П-10» можно условно разделить на три отрезка времени, в которые происходило следующее.

I. 1989–1998 годы (до окончания капитального ремонта здания):

— основание первой кооперативной «Галереи 10–10» в Ленинграде, в доме на Пушкинской, 10;

— создание ГФ «СК»[7] (впоследствии — Товарищества «СК») и заселение художниками ТЭИИ полупустого дома 10 по улице Пушкинской;

— благотворительный фонд “Tides” из Сан-Франциско начинает оказывать помощь культурному центру на Пушкинской, 10;

— организация занятого пространства для работы в режиме «сквота» (по-русски «капиталка»[8]) в открытом современном обществе;

— разработка концепции культурного центра «Ковчег XXI век». Борьба с властью за право ее реализации;

— решение Ленсовета за подписью его председателя А. А. Собчака «О передаче здания “П-10” на баланс “СК”»;

— подписание с городом договора на 15 лет права использования всего дома 10 по Пушкинской улице для создания культурного центра «Ковчег XXI век» (в XXI веке переименованного в арт-центр «П-10»);

— объявление на волнах радиостанции BBC в передаче «Севооборот» Севы Новгородцева суверинитета территории сквота Пушкинская, 10;

— начало программы культурного обмена «Интерспираль-2003» с негосударственными культурными центрами стран Европы, Скандинавии и Америки;

— подготовка к капитальному ремонту здания под руководством архитектурного бюро «Литейная часть 91». Ремонт.

II. 1998–2004 годы (после окончания ремонта здания):

— подписание договора с городом на 49 лет о передаче «СК» части здания на Пушкинской, 10 для организации культурного центра.

— переезд художников в отремонтированную часть здания;

— работа по совершенствованию новой для России инфраструктуры негосударственного, некоммерческого арт-центра;

— реализация проекта создания Музея нонконформистского искусства (МНИ) на основе собранных художниками ТЭИИ произведений изобразительного искусства и архива второй половины XX века;

— работа по возвращению художественных ценностей в Санкт-Петербург;

— проведение фестиваля независимого искусства «Из падения в полет» в ЦВЗ «Манеж» с участием художников-эмигрантов 70-х годов, изгнанных из СССР;

— содействие возвращению российского гражданства этим художникам.

III. 2005–2009 годы (после фестиваля независимого искусства):

— выстраивание паритетных отношений с государственными культурными институциями. Участие в общей работе негосударственного некоммерческого сектора;

— разработка концепции арт-центра как «Параллелошара»: жизнеспособного, параллельного государственному пространства культурной Утопии, то есть Синтопии (Утопии осуществленной) как малой модели земной ноосферы в пределах Санкт-Петербурга;

— расширение и кристаллизация внутреннего пространства «Параллелошара» арт-центра «П-10» до того момента, когда внешняя его граница совпадет с внутренней границей земной ноосферы, вытеснив и утилизировав все то, что находилось между этими двумя границами и мешало развитию духовной жизни человечества.

В российской культурной практике появление арт-центра «П-10» на рубеже XX–XXI веков — это уникальный случай, когда гражданская инициатива творческих людей, представлявших в советское время «неофициальное» искусство, помогла им самоопределить себя как полезную часть общества и последовательно развивать идею «своего места на Родине».

Понятие «неофициальное», или «нонконформистское», искусство появилось в результате борьбы советской империи с инакомыслящими.

Неофициальное искусство — искусство, независимое от какого-либо диктата, неангажированное государством и неподвластное цензуре.

Нонконформизм — это отказ следовать господствующему мнению, отстаивание своего взгляда на мир и утверждение абсолютных ценностей человеческой личности.

«Оно (человечество) есть такое целое, развитие которого состоит в развитии составляющих его миллионов; и если мы уже непременно хотим делать сравнение, то материал для таких сравнений надо брать скорее из законов развития живых существ, чем из законов движения неживых тел. В действительности каждый шаг в развитии общества представляет собою равнодействующую умственных деятельностей всех составляющих его единиц, и он носит на себе отпечаток воли каждого из них» (П. Кропоткин. Анархия, ее философия, ее идеал. — С. 244).

Означает ли это, что художники «Параллелошара» анархисты? Конечно нет. Так же, как мы не были диссидентами в советское время в полном смысле этого слова. Искусствоеды и политики могут клеить на нас ярлыки, но на самом деле художники вне любой терминологии. Художники — это миссионеры, чье призвание напоминать человечеству о том, что Искусство вышло из Храма Природы.

20 лет назад «Пушкинская-10» возникла между нами, как мираж в пустыне. Мы приняли его за Настоящее, которое стало Нашим Временем, потому что в нем отражалось Наше Прошлое.

Мы расширяем пространство Настоящего в нашем искусстве и живем «сегодняшним» днем, понимая, что это лишь мгновение, когда Будущее становится параллельным Прошлому.

Воспоминание о начале 80-х годов

…жить сегодняшним днем.

Джон Леннон

Петербурга еще не видно — ночь.

От двери до двери

Только на ощупь можно пройти,

Все оборваны связи.

Монотонен несхватывающийся звонок телефона —

Чужие копошатся, прослушивая тишину.

Хочется собраться в кружок

И, притоптывая, чтобы не мерзнуть,

Тихо за руки взявшись неспешный вести разговор.

Что-то будет, когда разбредемся? — Нельзя!

Надо крепко держаться друг друга,

Помня, что к весне увеличится день;

Не прилагая усилий к повороту земного шара,

Терпеливо трудиться на маленьком поле своем

И ждать, когда корни взрастут,

Восстанавливая связь прошлого с будущим,

Чтобы вырос подлесок,

Который потом обязательно превратится в лес.

В нем совсем не страшна темнота —

Она для того, чтобы выспаться

После многотрудного дня

В ожидании продолжения

Заново созданной жизни,

Где город как лес,

В котором есть место настоящему.

III. Семь лет войны за «Ковчег» (1989–1996)

Анархия — мать искусства.
Ю. Рыбаков

Однажды три художника, а были это Сергей Ковальский, Юлий Рыбаков и Евгений Орлов, возвращались с какого-то вернисажа. Забрели на Пушкинскую улицу и решили отдохнуть на скамеечке в садике около памятника Александру Сергеевичу Пушкину. Разговаривали о судьбе русского искусства, о ТЭИИ, о том, что по-прежнему нет мастерских у большинства «неофициальных» художников. Попивали портвейн.

Уже стемнело, когда неожиданно над нашими головами раздался голос: «Господа художники, хватит жаловаться, смотрите — вот то место, где вам жить и работать…»

Подняв головы, мы увидели, как Александр Сергеевич указывает на дом, который выдавался из общего строя домов, как корабль, готовый к плаванью. Мы встали и вошли в темный двор этого огромного здания, как в чрево Ковчега. Поскрипывали снасти, горели редкие огни в окнах. Нас покачивало и над нашими головами проплывали звезды. И мы поняли, что путешествие в XXI век уже началось, с легкой руки Пушкина.

В 1988 году художники Ю. Рыбаков, С. Ковальский, Е. Орлов и искусствовед Л. Улитина зарегистрировали первую кооперативную галерею. В 1989 году она нашла свое место в доме 10 по Пушкинской улице и стала называться по номеру занимаемой квартиры и дома: «Галерея 10–10». Это оказалось возможно потому, что расселенный дом взялся сторожить до ремонта кооператив «Охрана», за что получил право временно использовать его под свои нужды. Кооператив стал распределять помещения в «зависшем» доме разного рода бизнес-конторам. Под шумок в огромный дом (13,5 тыс. кв. м.) стали заселяться и отдельные художники, благо Лев Зимин, зять председателя кооператива Асташкина, занимался живописью. Обнаружив это с подачи Александра Сергеевича Пушкина, мы взялись за распределение свободных площадей, и вскоре в доме их не осталось. Но все понимали, что такого рода эксплуатация не может продолжаться долго. Тогда и возникла мысль о совместной деятельности ТЭИИ и кооператива «Охрана» по созданию культурного центра. Согласно новой концепции, в этом здании предполагалось разместить: 1) бизнес-центр; 2) галереи и Музей нонконформистского искусства; 3) творческие мастерские художников.

Итак, дом на Пушкинской заполнился художниками ТЭИИ, музыкантами и актерами. Можно сравнить количество выставок, прошедших в Ленинграде с 1964-го по 1986 год, с количеством квартир на Пушкинской, 10, занятых, в конце концов, художниками, и оно окажется примерно равным — около 170. Квартирное бытование «неофициального» искусства Ленинграда 60-70-80-х годов перетекло в 90-е годы в один дом, который уже стал реальным «Ковчегом» для всех, кто устремился к предполагаемым свободам и свету XXI века.

Не всем это нравилось. Враждебные действия со стороны районных властей не заставили себя ждать. Осенью 1989 года в доме отключили отопление, полагая, что выжить художникам в таких условиях будет непросто. На следующее утро инициативная группа уже пикетировала здание Ленсовета с плакатами «Отдайте тепло народу» и «Вымораживая культуру, вы замораживаете себя». В это же время Ю. Рыбаков в Ленсовете поднял вопрос о правомерности действий районных властей. Другая часть художников направилась на сессию районного Совета. Пройдя в зал явочным порядком, сгруппировались и двинулись к президиуму. Воспользовавшись замешательством его членов, художники прошли к трибуне и, завладев микрофоном, заявили протест. Демарш возымел успех. На следующий день отопление было включено.

Так было выиграно одно из сражений в нашей войне за право жить на своей земле.

Сон Сергея Викторовича № 15

Мы, я и Юл Рыбаков, пришли во двор дома 10 на Пушкинской улице. По периметру двора на всех этажах окна были заколочены новой фанерой. На лавочке у ручья сидел Виктор Богорад и, высоко поднимая руки, печатал двумя пальцами на машинке.

— Когда ты прилетел? — спросил я у него.

— Я не Карлсон, — пробубнил Богорад, не отрываясь от своего дела. — Комары у вас тут. — И дал мне газету.

Мы с Юлом пошли по бесконечному с высоким потолком коридору. Навстречу нам шли художники с мешками на плечах. Аслан Уянаев укладывал мешки вдоль стен. Я достал из кармана список и стал что-то проверять.

— Надо написать письмо, — сказал Юл.

И мы поехали на моторизованной тележке вверх по этажам. С лестничных перил свисали какие-то шланги. На подтяжке от штанов качалась обезьяна. Я чувствовал, что скоро начнется война. Нужно было срочно купить сахар и подсолнечное масло. Магазин был рядом, но оказался закрыт. В ожидании я сидел в садике около памятника Пушкину и смотрел в сторону Невского проспекта. Кто-то должен был приехать. Но машины не заворачивали на Пушкинскую улицу. Мы продолжали ждать.

Потом погас свет. Я оказался в своей мастерской и на ощупь стал искать свечу. Рука наткнулась на что-то холодное и тяжелое. Я поднес предмет к лицу, чтобы понять, что это. Чувство обреченности охватило меня. Это был пистолет. Я знал, что сейчас могу тихо уйти из дома и никто меня не заметит. Я стал прятать на себе пистолет, чтобы он не мешал мне двигаться. Но он упал, и я решил, что его лучше оставить здесь до моего возвращения. Я чувствовал, что нужно чего-то бояться, но страха не было. И я очень удивился этому. Надо было сказать об этом Юлу. Но его нигде не было. Я опять пошел по коридору. Посередине стоял большой таз, в котором меня мыли, когда я был маленький, и в него капала с потолка вода. Я вспомнил, как однажды отец привез мешок яблок и мы съели его вдвоем за один вечер. Кто-то окликнул меня. «Нельзя оборачиваться», — подумал я и пошел дальше.

Организацией бизнес-центра должен был заняться кооператив «Охрана». Предполагалось, что его деятельность поможет решить хозяйственные и экономические проблемы содержания здания. Для реализации двух последних частей концепции необходимо было создать официальную организацию с соответствующими уставными положениями. К этому времени появился новый закон о негосударственных общественных объединениях (Закон СССР от 9.10.1990 № 1708-1).

Избегая противодействия городских властей, «неофициальные» художники в 1990 году зарегистрировали в Москве Ленинградское отделение Московского гуманитарного фонда им. А. С. Пушкина — по совету его председателя, поэта и общественного деятеля Леонида Жукова, с которым меня свел Ю. Касьяник. Это позволило официально представлять интересы фонда в Ленинграде. Соучредителем отделения стал «Интерьерный театр» под руководством Николая Беляка. Членами фонда стали независимые профессиональные деятели современной культуры и общественные организации, чья деятельность способствовала достижению целей фонда. Таковыми целями являлись следующие: создание необходимых условий для творческого труда, оказание помощи в реализации художественных проектов, организация системы социальной за­щиты независимых деятелей искусства и культуры.

Главными культурными проектами фонда стали: организация культурного центра, создание Музея нонконформистского искусства и налаживание культурного обмена между негосударственными некоммерческими культурными центрами мира (программа «Интерспираль-2003»).

Первый вопрос любопытных: в чем секрет того, что арт-центр «П-10» состоялся?

Много раз мы честно пытались ответить корреспондентам и гостям на этот вопрос. Но это было сложно — рассказать о том, как же мы рискнули начать это дело. Могли ли мы верить в 1981 году, начиная работу ТЭИИ, в то, что через семь лет будем жить в огромном доме.

Может быть, интуиция вела нас, когда мы еще обитали инкогнито в подвалах и чердаках. Как, например, группа «ИНАКИ», на чердаке домика, прилепившегося к знаменитому Перцову дому на Лиговском проспекте.

Все сквоты Питера начала 90-х были плодом анархического сознания занимавших пустые дома художников. Но дальше этого ни у кого ничего не пошло. Никто не смог или не захотел перенести свои мысли в другую систему координат, где надо было заниматься хозяйством, чистить конюшню и т. п.

Мы же говорили себе: мы можем это сделать, мы не можем сомневаться, что можем это сделать. Мы не можем начать сомневаться в том, что можем.

И мы не можем даже вообразить, что начнем сомневаться в том, что можем это сделать. Ведь если мы не можем этого сделать, мы не сможем начать воображать, что мы сможем начать сомневаться в том, что мы не сможем это сделать. И тогда мы не сможем это сделать. И мы действительно не сможем начать то, что мы можем сделать. Кто-то должен был сказать: «Сделайте». Это сказал А. С. Пушкин! И мы сделали.

Пегас снова стал летать над облаками.

А наш чердачок у Перцова дома теперь лишь сквозное пространство на высоте 15 метров над пропастью, в которую исчез наш маленький домик. Оно помечено на карте[9] как памятник нонконформистам XX века. Он находится на пересечении магнитных волн ирреального пространства Питера.

Второй вопрос, который задают нам люди, интересующиеся устройством и жизнью арт-центра «П-10»: какова система (или структура управления) «П-10». Здесь нет односложного ответа, так как, с одной стороны, Утопия «Параллелошара» арт-центра «П-10» существует лишь де-факто, но не де-юре. И поэтому Закон и Власть не могут распространить свою силу на отсутствующий в сфере их деятельности объект. А поэтому «П-10» не нуждается в бюрократических органах управления. Равноправные отношения между человеческими составными частями «П-10» — сила, образующая «Параллелошар» арт-центра «П-10», суть которой в постоянном сохранении духа товарищества.

С другой стороны, виртуальный «Параллелошар» отягощен материальной недвижимой составляющей арт-центра «П-10» — огромным зданием, которое находится под надзором Власти и управляемо Законом. Но очевидно, что, если с помощью своих законов — хорошо ли, плохо — Власти удается управлять обществом потребителей, то совершенно невозможно управлять «Параллелошаром» арт-центра «П-10», как и культурой в целом. Для того чтобы Пушкинская, 10 оставалась приютом для людей, производящих культурные ценности материального порядка: картины, скульптуры, книги, аудио- и видеопродукцию, необходим контактирующий с Властью и Законом орган.

Чтобы не нарушать принципы равноправного сосуществования творческих индивидов внутри «Параллелошара» арт-центра «П-10», был создан впервые де-юре профессиональный творческий союз: Товарищество «Свободная культура». Оно продолжает, как и предыдущее Товарищество (ТЭИИ 1981–1991 годов — де-юре непризнанное) копировать структуры управления обществом, выстроенные Властью, но в целях самосохранения психики видоизменяя, а иногда — пародируя их.

«Мы опять начинаем отвоевывать эти права и, если вы вглядитесь в жизнь современных цивилизованных народов — книги не говорят об этом, но присмотритесь к жизни, — вы увидите, что господствующие стремления нашего времени есть стремления к образованию тысяч всевозможных союзов и обществ для удовлетворения самых разнообразных потребностей современного человека.

Вся Европа покрывается добровольными союзами с целью изучения промышленности, торговли, науки, искусства и литературы, с целью эксплуатации и ограждения от эксплуатации, с целью развлечения и серьезной работы, наслаждения и самопожертвования, — одним словом, для всего того, что составляет жизнь деятельного и мыслящего существа. Мы находим эти постоянно возникающие общества во всех уголках политической, экономической, художественной и умственной жизни Америки и Европы. Одни из них быстро исчезают, другие уже живут десятки лет, и все они стремятся, сохраняя независимость каждой группы, кружка, отделения или ветви друг от друга, сплотиться и охватить все существование цивилизованного человека сетью перекрещивающихся и переплетающихся нитей» (П. Кропоткин. Анархия, ее философия, ее идеал. С. 230).

«Повсюду эти общества захватывают то, что прежде считалось обязанностью государства, и стремятся заменить деятельность его объединенной, чиновничьей власти деятельностью добровольною» (П. Кропоткин. Анархия, ее философия, ее идеал. С. 231).

Таким образом, «СК», называя себя официально региональной общественной организацией, является контактирующим звеном между «Параллелошаром» независимых созидателей культурных ценностей и «Параллелошаром» общества потребителей, зависимых от Власти и Закона, и выглядит в их глазах как орган управления арт-центром «П-10».

Вот такая заморочка.

«Если вы хотите вместе с нами полного уважения к свободе, а следовательно, и к жизни личности, вы неизбежно должны отвергнуть всякое управление человека человеком, в какой бы форме оно ни проявлялось; вы должны принять начало анархизма, который вы до сих презирали. А принявши их, вы должны будете стремиться, вместе с нами, к отысканию таких общественных форм, которые лучше всего соответствовали бы этому идеалу и положили бы конец всем возмущающим вас актам насилия» (П. Кропоткин. Анархия, ее философия, ее идеал. С. 252).

Третий вопрос, который задают, в основном, любопытные иностранцы: где вы достаете деньги для содержания здания и на культурные программы?

Как негосударственную организацию нас никто в своей стране с самого начала регулярно не финансирует.

Но нам надоело говорить об этом в тысячный раз каждому досужему человеку. И однажды как-то само собой получилось, что я ответил так: «Чтобы обеспечить свою творческую деятельность, мы раз в месяц выходим на большую дорогу и грабим богатые туристические караваны, а иногда и банки».

Реакция тех иноземцев, которые услыхали это объяснение первыми, была однозначной: они замерли, испуганно глядя на нас, а затем молча встали и как-то неловко прощаясь, гуськом, стараясь не потерять друг друга из вида, «вытекли» с территории Пушкинской, 10.

Опыт удался! С той поры, когда очень надоедают с этим вопросом, мы так же и отвечаем. Потому что стыдно за государство, которое не заботится о тех, кто творит искусство в своей стране. Гранты от зарубежных благотворительных и культурных фондов мы получаем все реже, и теперь их практически нет.

На самом деле мы собираем членские взносы и пожертвования от коллективных членов и друзей. Но над нами постоянно висит вопрос о том, на что чинить трубы, латать крышу или оформлять выставку.

Очевидно, надо было прожить восемнадцать лет на Пушкинской, 10 и стать известным во всем мире, а главное — в своем городе арт-центром, чтобы Власть обратила свое внимание на нас как на полезную часть общества и стала оказывать нам поддержку. На девятнадцатом году губернатор Санкт-Петербурга В. И. Матвиенко лично распорядилась оказывать «П-10» ежегодную финансовую поддержку. Но что будет, когда придет другой губернатор?

Вопрос о поддержке негосударственного сектора в культуре и искусстве должен решаться на государственном уровне: нужна ли государству частная инициатива или все опять колхозное и заказное?

Когда я понял, что никак не гожусь на роль административного начальника «П-10», я стал искать человека, который мог бы совместить в себе гуманитарное начало и административный подход к делу в сочетании с некоторой долей юмора. Был один, потом второй — оба проработали директорами «П-10» не более года. А потом попался этот, который забрел совершенно случайно, по личным делам, но, может быть, следуя своей судьбе. По основной специальности он был доктор-патологоанатом! Спустя некоторое время, после очередной встречи с друзьями, я почему-то вспомнил его лицо. «М-М-М-М-М-М-М», — подумал я. Что-то в нем было, но что? На носу написано, что парень — не промах. Доктор опять же… Директор, которого я взял из когорты коммерсантов, населявших Пушкинскую, 10, уже начал жульничать. Деваться было некуда. Особенно в середине дня с головной болью после вчерашнего перед неизбежным завтра, которое наступает вечером.

Я не мог предложить моему будущего сотруднику зарплату, квартиру, машину, дачу, дорогу, уходящую за облака… Стоп! Последнее я мог предложить и, вероятно, предложил. Странно, но он, Николай Медведев, доктор-патологоанатом, который по неизвестным мне причинам выбыл из своего профессионального цеха, согласился.

Как выяснилось, он был человеком (я говорю «был» только потому, что он к ХХI веку чуть-чуть исправился, или совсем испортился, как кому может показаться, но уж точно не остался таким, каким он был в то время, о котором я пишу), подверженным всем человеческим слабостям сразу. Теперь это другой человек, который сам преследует каждую из своих слабостей по очереди, не давая им раствориться в небытии окончательно и тем самым самого себя себе и прочим не устает напоминать.

На работу в наш импровизированный кабинет «СК» он приходил вовремя и в костюме тройке. Приходил — мягко сказано: он въезжал в наш обширный двор на Пушкинской, 10 на своем огромном зеленом авто, как будто по ошибке, разворачивался, выезжал и парковался на Пушкинской улице, чтобы иметь возможность наблюдать из окна кабинета средство доставки своего директорского тела все время. Рабочий день заканчивал минута в минуту и исчезал в сумерках строений Пушкинской, 10, а его авто продолжало париться на прежнем месте. Из этого я заключал, что директор «СК» задерживался на сверхурочной работе и отбыть домой был не в состоянии.

Примерно в то же время наш художник Аслан Уянаев объявил о создании «Клуба негодяев». То ли от слова «негодный» в интерпретации Уянаева, то ли потому, что структуризация «П-10» казалась господину художнику слишком жесткой и ему захотелось ее раскрепостить, то ли, наоборот, — он желал упрочить пухнущую на глазах структуру своим отделом, но явно было одно: ему была нужна поддержка. Сначала он оповестил всех нас о своей затее, а затем занялся поиском спонсоров.

В один прекрасный петербургский день мы все вместе устроили культпоход на вернисаж в Русский музей. Были удовлетворены, но не до предела. И вот, сворачивая с Невского проспекта на Пушкинскую, завели разговор, как в молодости залихватской: кто сильнее — генеральный директор или просто директор. Не буду упоминать сленгового названия той «разливайки» — не катит, — в которую мы зашли для разрешения спора. Все уже понимали, что в споре главное не истина. Мы уже прошли к тому времени через два-три вернисажных фуршета и пару рюмочных. Александр Рец успел побороться в туалете Русского музея с Михаилом Трофименковым.

Весовые категории у меня и у Коли Медведева были примерно одинаковые, поэтому и объем мы решили выпить стандартный для любого российского мужика: граненый стакан водки (а ведь были еще граненые в начале 90-х). «Стандарт» был принят «на грудь» обоими под одобрительный гул публики. И мы отправились в наш дом № 10. К тому времени начались некоторые подготовительные работы по ремонту дома, и во дворе выросла огромная куча песка. Естественным образом общество стало собираться вокруг этой кучи, как у подножия пирамиды. И мы, добравшись до нее, продолжили обсуждение выставки, которую посетили, и только начали рассуждать о более глобальных проблемах культуры, как вдруг со стороны Пушкинской улицы во двор по направлению к пирамиде, как будто бы из небытия, двинулось очаровательное по своим воздухоплавательным качествам и бортовой осадке дамское существо, которое волокло за собой сиротливо переливающуюся перламутром сумочку — как якорь, которому не за кого было зацепиться, чтобы остановить ход этой дивной Бригантины. «Это она, она, она… — вскричал Аслан, спонсор «Клуба Негодяев». —­ Ребята, надо ее встретить!» Окинув небрежным взглядом профессионала корабль, Коля приосанился. Погладив свои усы, он, оправляя лацканы попугайско-зеленого костюма, попытался найти пуговицу на пиджаке, чтобы соответствовать. Нашел ее несколько ниже, не без труда застегнул и, когда дама, а это была все-таки Дама, приблизилась к нам, произнес, вытянувшись как коллежский асессор на светском приеме: «М-М-М-М-М-МАДАМ… П-П-ПОЗВОЛЬТЕ РУЧКУ-С-С». И его хвостик на голове, который Коля тогда носил под лысым куполом, игриво взметнулся вверх. Дама была в кружевных перчатках. Это настолько поразило Колю при ближайшем рассмотрении, что, когда он попытался отъять ручку от туловища Дамы для совершения выше объявленной акции, то на долю секунды утратил равновесие ума и сердца, а главное — «стандартного объема», помещенного вовнутрь себя, и, уткнувшись носом в роскошное декольте, всхлипнул. «От восторга-с», — подумали мы все. Но «Бригантина» неожиданно развернулась, левым бортом восстановила Колино равновесие и, минуя всех нас, увлекаемая буксирообразным Асланом, двинулась к темной амбразуре подъезда, где должен был зародиться «Клуб Негодяев».

Граненый «объем» водки, который принял Коля, о котором мы упоминали выше, от удара левого борта «Бригантины» никак не мог занять верную позицию в его организме, и Коля плавно и ровно прислонился к наклонной плоскости песчаной пирамиды. «О, Дарданеллы…» — неслышно промолвил он и закрыл глаза. Испытание было пройдено. Не так уж сложно было стать настоящим административным директором арт-центра «П-10». А в споре получилась ничья.

Сон Сергея Викторовича № 9

Старик лежал в маленькой комнатке, похожей на кладовую. Она помещалась в здании больницы.

Старик просил меня взять котенка и пойти с ним погулять. На одном глазу у котенка был белый окуляр. Я должен был ходить с ним, а старик все видел бы через взгляд этого котенка.

Я ушел, держа котенка на плече. Шел по набережной, обошел кругом большой корабль, побродил по его палубам и пошел назад.

Но в больнице не мог найти нужную мне комнату. Спросил, где палата № 50? Не ответили. Вышел на улицу и встретил медсестру в белом халате. Она сказала, что не знает такую палату, но, может быть, знает ее коллега, которая выходит сейчас из больницы. Та спросила: «Кто в этой палате?» Я ответил. Она оглянулась и шепотом сказала: «Он умер».

Но мне надо было почему-то побывать в этой комнате. Известие о смерти не произвело на меня впечатления — наверное, знал, что так должно было быть.

Я вошел в вестибюль и направился к черной лестнице. По дороге увидел грубо сколоченную деревянную сцену. Подымаясь по лестнице, наткнулся на загончик, в котором Паша Семченко пас каких-то маленьких петушков для выступления. Я перешагнул через загон и взлетел по лестничному пролету. В конце была полуоткрытая дверь. Я поднялся и вошел. Это была все та же комната. Я ожидал найти ее пустой, потому что старик умер. Но там лежал другой человек, молодой. Я подошел и вдруг понял, что это я. Я был моложе себя, и у меня было другое лицо. «Как ты?» — спросил он меня. «Не важно, — ответил я, — а где старик?» — «Я вместо него, его уже нет».

Тут я замечаю девушку, лежащую рядом с ним (то есть со мной) валетом. «Это, — спрашиваю, — кто?» — «Это жена, моя любимая — все для тебя».

«А почему у тебя дверь не заперта?» — спрашиваю я. «Никто еще не знает, что я уже есть, ты уходи лучше».

Котенок спрыгнул у меня с рук. У него уже нет белого окуляра на глазу.

И я пошел.

Превращению огромного пустующего здания в пространство культуры и искусства способствовал прилив молодых творческих сил. Однажды во двор Пушкинской приехал большой грузовик, доверху наполненный подрамниками.

Выпускники Мухинского училища, называвшие себя «Свои», высадили десант в одну из квартир, превратив ее в оплот новых идей в современном искусстве того времени. Они уже участвовали с предыдущим поколением «неофициалов» из ТЭИИ на выставке «От гласности к перестройке» в «Гавани». Но на Пушкинской вначале проявили себя как перформансисты.

Вместе с ними появились актеры Ю. Андреева, А. Масюков, В. Бойков, И. Рассохина и основавшие театр «OF» А. Меркушев, Д. Тюльпанов, Е. Голдобина, А. Соснора; в дальнейшем М. Иванов и Н. Гастева включились в действа этой группы, а потом организовались в «Игуану-dance». Два перформанса группы художников «Свои» во внутреннем дворе, а затем еще один — в СК «Юбилейный», перед концертом, посвященным 50-летию Джона Леннона, стали интереснейшими художественными событиями.

Культурной деятельностью занимались Лев Зимин и Татьяна Асташкина, которые одновременно пытались стать художниками и участвовать в развитии концепции КЦ совместно с Яном Крыжевским, который, к сожалению, почти сразу уехал в Америку. По инициативе Л. Зимина мы учредили ежегодный праздник Дома — в каждую последнюю субботу июня. До ремонта это было многоплановое тотальное действо, которое захватывало все дворы и помещения «П-10». С 11 утра до 22 вечера в большом дворе на импровизированной сцене происходил рок-концерт, в котором участвовало до 20-ти групп. В малых дворах выступали театры и перформанс группы. Мастерские художников жили в режиме открытых дверей. Л. Зимин даже пытался возродить нашу традицию квартирных выставок и организовал одну с участием художников «П-10».

Надо заметить, что период активного проведения квартирных выставок в Ленинграде был формой сопротивления советской идеологии в искусстве и жизни. (О квартирных выставках см. статью С. Ковальского «Квартирная история, или “Параллелошар” в “Черном квадрате”» в альбоме «Из падения в полет», выпущенном издательством «Деан» в 2006 году.) Во времена же перестройки и гласности эта форма перестала быть актуальной.

Но память о ленинградских квартирных выставках возбуждала воображение творческих людей далеко за пределами нашего города. Как-то на Пушкинской, 10 появилась известная актриса и начинающий в то время (14 мая 1990 года) режиссер Вера Глаголева с предложением к нам, художникам, реставрировать крупнейшую квартирную выставку 1981 года «На Бронницкой» для съемок одной из сцен в ее фильме «Сломанный свет». Так на Пушкинской, 10 состоялась вторая квартирная выставка, которую мы делали с душой. Приглашены были художники ТЭИИ и «пушкинцы».

Воспоминания о времени 10-летней давности опьянили всех участников. Экспозиция была выстроена в соответствии с традициями квартирных выставок. Художники набились в коммунальную кухню и пели песни, вспоминали былое и братались. Бедная Вера с трудом находила персонажей, которых возможно было вставить в кадр. И все-таки сцена получилась как документальная и вошла в фильм. У нас же остались свои съемки об этих съемках, которые теперь уже сами стали архивным документом.

Во всех этих общественных событиях важную роль играл замечательный человек и художник Петр Францович Охта (Батраков). Он был связующим звеном между новыми поселенцами «П-10». Первое время он совмещал свою художественную жизнь с преподаванием в художественной школе. Но потом полностью погрузился в жизнь «П-10». Мы называли его Домовым. Сам часто голодный, он подкармливал безденежных художников, утешал отчаявшихся. Как сталкер, приводил новых художников, любителей современного искусства и покупателей.

К несчастью, в конце концов, он стал жертвой собственной доброты. Лет десять спустя. В подвале дома на Охте, где он жил с матерью, обитали бомжи. Петя спускался к ним и подкармливал их. Там он и погиб. Осталось невыясненным, кто его убил.

Здание на Пушкинской, 10 само по себе превращалось в культурный центр. Название для него — «Ковчег XXI век» предложил Юлий Рыбаков, который к тому времени стал депутатом Ленсовета. Именно благодаря его поддержке концепция арт-центра была представлена на обсуждение заседания Ленсовета и 19 марта 1990 года получила одобрение за подписью председателя Ленсовета А. А. Собчака. Сама процедура внесения в повестку заседания заняла около полугода. Нашу идею поддерживали многие депутаты Ленсовета, являвшиеся председателями разных комиссий. Это были Алексей Ковалев, Николай Журавский, Александр Беляев. Решительным выступлением на том заседании, где решался наш вопрос, помог Сергей Егоров. Нашей организации предложили разработать конкретные предложения по ремонту и подготовке помещений дома 10 по Пушкинской улице для нужд культурного центра. В 1991 году был заключен договор Товарищества с городом на 15 лет о пользовании домом с целью создания в нем культурного центра.

Слухи распространяются так стремительно, что иногда опережают ход событий. Когда мы с Медведевым заключили этот наш первый договор с городом на «П-10» и, не спеша, возвращались к себе, все обитатели Дома уже знали о том, что власть в нем переменилась.

Как художник, который привык работать по ночам, я всегда просыпался не ранее полудня. И никто не беспокоил меня до этого времени. Но теперь уже на следующий день звонки в мою мастерскую на Пушкинской начали тревожить меня с 8 утра. Первыми потянулись к новому «начальству» чуткие предприниматели из тех, кто составлял нейтральный к нам бизнес-корпус Пушкинской, 10.

Приходилось вставать в это время и принимать исполнительных директоров у себя в мастерской, на кухне. Пачка законополагающих документов, подтверждающих наше право пользования домом, лежала у меня под рукой между тюбиками с краской, альбомами по искусству, стаканами и бутылками. С каждым днем я становился мрачнее, похудел и стал необыкновенно нервен. Становилось очевидным, что наступил новый период работы. Нам было необходимо иметь офис и штат работников.

На фасаде доме на первом этаже пустовала кв. № 1, разбитая и заполненная хламом. В том самом подъезде, где еще продолжал оставаться офис кооператива «Охрана», дверь в дверь напротив него. Интересно и то, что ранее в этой квартире какое-то время был прописан молодой Сергей Бугаев (Африка), явившийся в Питер с юга. А наши отношения с кооперативом, который раньше был распорядителем всего дома, стали накаляться…

Сон Сергея Викторовича № 19

Мне прислали журнал в твердой обложке, где были напечатаны мои стихи.

Я знал, что один номер журнала был отправлен Пушкину. Неопределенность мучила меня, и, чтобы разрешить ее, я хотел непременно зайти к нему и спросить его мнение о стихах.

Говорили, что Пушкин нездоров и никого не принимает. Но ждать я не мог и отправился к нему.

Александр Сергеевич жил в доме 10 на Пушкинской улице. Я долго топтался в темном подъезде на первом этаже, рассматривая двери. Наконец, выплыла еле различимая цифра два — номер квартиры. Мне стало страшно, но отступать было нельзя. Я глубоко вздохнул, набирая в себя побольше воздуха, и потянул за холодную бронзовую ручку двери. Она была не заперта, и я вошел в прихожую, где стояло огромное количество калош, и они путались под ногами, пока я пробирался в комнату, расположенную справа.

Там я обнаружил несколько человек, которые сидели за черным огромным столом, некруглым, но лишенным углов. Они были заняты раскладыванием лекарств в белые коробочки и стеклянные баночки.

Дама в очках с тонкой оправой, с высокой белой прической остановила меня и, с укоризной глядя мне в глаза, стала говорить о том, что Пушкин болен и что к нему нельзя. «Но мне назначено», — соврал я и опять испугался, что не пустят. «У него моя тетрадь, он знает про меня», — мямлил я дальше.

И дама вдруг кивнула мне и сказала: «Только недолго», — и показала на правую дверь, уступая дорогу. Я попал в темную комнату. В ней никого не было, но где-то дальше, по левой стене, в углу брезжил просвет.

Добравшись до него наощупь, я предупредительно кашлянул, понимая,

что там комната Пушкина, и заглянул внутрь деревянного сундука.

Маленькое пространство было слабо освещено двумя свечами. Посередине стояла огромная кровать под малиновым балдахином. На ней, зарывшись в толстые одеяла, лицом от меня лежал Пушкин. Его рисованный профиль смотрелся на подушке как на раскрытой книге. Трещали свечи, было душно, пахло лекарствами.

— Александр Сергеевич… — начал было я, понимая всю степень своего нахальства, и заранее раскаиваясь, и уже не ожидая ответа.

Он слегка приподнялся на локте и, повернувшись к столику, на котором стояли свечи, тихо и грустно сказал: «Я знаю, знаю…» Не глядя на меня, он достал тетрадь моего журнала и начал читать про себя, отворотясь к стене.

Потом он потянулся к стакану с водой. Я кинулся помочь ему, но он отвлеченно повел рукой, останавливая меня. «Вина!» — прозвучало в тишине, и оно волшебным образом появилось на столе. Пушкин отпил из рюмки и опять отвернулся.

Я оглядывал смятую постель. Мне было жалко Пушкина. Из-под толстого одеяла сиротливо высовывалось плечо в коричневом шелковом халате. Черная лента на широком воротнике белой рубашки сбилась на сторону, курчавые, темные волосы были в беспорядке.

— Что же, может быть, может быть… — как-то отстраненно вымолвил Пушкин, тяжело вздохнул, поворачиваясь на постели в мою сторону, и неожиданно широким движением руки отправляя зеленую тетрадь в темный угол комнаты.

Я почувствовал, что он устал и хотел помочь ему приподняться, но он опять взмахнул рукой, как бы прощаясь со мной.

Бархатный полог балдахина упал и закрыл от меня постель. Я попятился назад к двери, кланяясь и бормоча прощальные слова благодарности и пожелания здоровья. «Конечно, конечно, — услышал я, как сказал уже самому себе Пушкин. — Потом, все потом…»

Мы заняли квартиру стремительно, сделали легкий косметический ремонт, набрали по дому столы и стулья. И Музы, вечные Музы, сопровождающие художников всю жизнь, стали нашими помощниками.

Исполнительным директором стала Зарема Фарахова, бухгалтером — Света Пашкова, ее помощником — Марина Миронова, которую всегда хотелось называть Маней, и другие прелестные девушки: например, Света Козак из группы «Свои» организовала одну из первых галерей на Пушкинской — «103».

Слухи о появлении на Пушкинской нового искусствоведа из Новосибирска начали распространяться за год до того, как мы с ней встретились. Ждали с нетерпением – чем удивит глубинка. И вот рассекая пространства перед собою, вся в белом, явилась Ирина Актуганова. Взгляд широко открытых наивных карих глаз, которым она оглядывала художников, не оставлял никакого сомнения в том, что она была королевой лукавства. Она начала работать в нашей «Галерее 10-10», свой предмет знала хорошо, быстро совершенствовалась. К художникам относилась тепло, жалея их, помогали им продавать их работы. И даже пописывала в местные газеты статейки о них, например «За что мы любим художника Лоцмана». Может она действительно его любила, разумеется как художника, но сталкиваясь с ней взглядами, я читал в ее глазах все более и более нарастающую скуку от повседневной возни с одними и теми же вопросами. Воспрянула Ира, когда перешла в Товарищество и организовала сначала галерею 20, а, затем, совместно с Сергеем Бусовым «ТехноАртЦентр». Эдакое частное многопрофильное предприятие внутри Параллелошара, где царило анархоподобное броуновское движение гениев всех мастей. Предприятие удалось. Галерея экспериментального звука (ГЭЗ-21) стала единственным местом в городе, где можно было познакомиться с опытами современных авангардистов.

В ТехноАртЦентре появилась еще одна звезда вселенского масштаба Алла Митрофанова. Философская мысль мужского населения вокруг нее клубами. Алла вместе с с Ирой создали Кибер-фемин-клуб и виртуальный журнал, ставший еще одной ячейкой мировой сети одурманивания неокрепших мозгов. Как увлекательно и интересно!..

Однажды ко мне в кабинет впорхнула воздушная блондинка и, коротко описав свои предыдущие скитания в качестве секретаря околокультурных организаций, назвалась Меланьей. «Если помните, — сказала она, потупя глаза, — мы уже встречались в мастерской группы “Алипий” лет несколько назад…» И я действительно вспомнил начало 80-х, когда «Инаки» часто сиживали в гостях у «Алипия», слушали сомнамбулические стихи Вика, смотрели новые картины Алены, Лени Федорова, Саши Александрова, Сережи Сергеева, Иры Тихомировой, Володи Скродениса. А где-нибудь в уголке скромно сидела эта тонкая блондинка, про которую говорили, что она пишет стихи. Наше анархическое прошлое собиралось в «Ковчег» дома 10 на Пушкинской улице. Так Людмила Воронцова, она же «Мела не я», как объяснила Меланья свой творческий псевдоним, стала в нашем Товариществе координатором культурных программ и верным помощником во многих наших культурных проектах. Были и другие замечательные девушки, помогавшие нам в создании культурного центра, но более короткое время. Стихов от Меланьи я так и не услышал, но иногда она вручала мне свои короткие эссе, в которых с изрядной долей юмора и в несколько отстраненной от конкретной темы форме были описаны события, случавшиеся в нашей работе и конкретно с нами. На ее хрупкие крылья легла тяжелая обязанность общения с внешним миром, говорившем на непонятных нам иностранных языках, и многое, на что нас просто не хватало.

III–6

Петербург–Москва

Любителям острых ощущений в искусстве — сложных форм и способов выражения или восприятия красоты, плодов хитроумного художества, — могу сказать лишь одно: этот мир строг, удивителен и многообразен — хорош и так, даже если не нарушить его красоты, а только уметь на него смотреть просто, не прибегая к затруднительным мерам подглядывания за жизнью, стоя в темном коридоре, в дырочку замочной скважины, через которую можно увидеть окно, из которого, если уже рассмотреть, виден мир, — то есть сквозь призму страдания, боли, ужаса, желания, наслаждения местью и подчинением, разных условий, удачного приобретения или, наоборот, утраты — в общем всех тех пустых приключений, хлопот и других фокусов, которыми так любят насыщать романы современные авторы детективов и прочей прозы, а также некоторые поэты, сводящие своим творчеством литературу лишь к букве.

И хотя в жизни, как в танце, — после шага вперед иногда случается делать еще несколько — в стороны, или, как в песне, — порою бывают свои припевы — из этого слов не выкинешь; в математике все же красивым считается самое прямое, избавленное от ненужных узоров и знаков, решение ­— я исхожу из этого, приобретая билет Санкт-Петербург–Москва, хотя до Москвы можно добраться и сотней разных других сообщений: вот — хоть через Урал, например, Нальчик или Марс или, наконец, уже пешком, — просто когда не хочу уже больше с той или иной долей уверенности ориентироваться в потемках, — в такие минуты я вспоминаю Моцарта и думаю о его красоте — о том, почему он был так светел, а также весел и щедр…

Мела не я

Отношения с Л. Улитиной, которой мы неосторожно передали бразды правления галереей «10-10», испортились. Чувствуя слабость наших позиций, предполагая, что художники — народ ненадежный, она вошла в заговор с коммерсантами и кооперативщиками, считавшими, что они могут вернуть себе дом. В Администрацию города были направлены анонимные письма, в которых нас обвиняли в самоуправстве, а заодно и во всех смертных грехах, о которых анонимы имели весьма смутное представление. Копии иногда попадали к нам, и мы с удовольствием читали их и вывешивали эти замечательные тексты в приемной нашего офиса для всеобщего обозрения. Все-таки в стране уже наступила гласность.

Однажды наши «домашние» противники, потрясенные появлением на двери нашего офиса роскошной надписи: «Гуманитарный фонд “Свободная культура”», изготовленной на стекле, свинтили ее в одну из темных ночей. Тогда наш домовой Петр Охта, возмущенный подобными действиями наших противников, совершил свой очередной подвиг — сорвал с фасада дома и уничтожил вывеску «Галереи 10–10». А затем заложил в асфальт перед входом во двор Пушкинской, 10 авторский знак «Земля — Космос», который должен был переступать, очистившись, всяк входящий в «Параллелошар» культурного центра «Ковчег XXI век».

Так сначала была налажена символическая связь с Космосом, а затем художники с «П-10» устроили настоящую выставку на орбитальной станции «Мир».

Идею психологической поддержки космонавтов предложил режиссер «Интерьерного театра» Николай Беляк. Нами были подготовлены аудио-кассеты с релаксирующей музыкой и видеозаписи видов Петербурга и перформансов, проходивших в городской среде. Небольшие графические работы представил ряд художников. Среди них Баби Бадалов, Гипер-Пуппер, Владимир Михайлов (мл.), Сергей Ковальский и др. Кроме этого в космос было отправлено знамя мира Николая Рериха. Космонавт Александр Баландин взял все это на космическую орбиту вместе со своими личными вещами. После перелета Баландина на станцию работы были выставлены на ее борту.

Так в июле-августе 1990 года состоялась первая выставка в космосе художников с «П-10», которая обогнула земной шар несколько раз.

Перед возвращением на Землю каждый графический лист был помечен памятной печатью космической станции «Мир».

Возвратить свою выставку назад, на «П-10», оказалось сложнее. Она прибыла на Землю в центр космических исследований в общем багаже. Руководство было удивлено этой «контрабандой» произведений современного искусства и затормозило возврат. Пришлось депутату Юлию Рыбакову ехать лично и забирать выставку. Что и было с успехом осуществлено. К счастью, таможенный досмотр не проводили. Художники получили свои работы. А в музейной экспозиции «Интерьерного театра» одна из витрин была посвящена этой уникальной культурной акции.

Противостояние с коммерсантами носило скрытый, спорадический характер. Мы то заключали какие-то соглашения и мирились, то вдруг обнаруживали новые интриги. Наш союз с коммерческими структурами внутри Дома дал серьезную трещину. Поводом этому послужило странное поведение господина В. Асташкина, главы кооператива «Охрана» и предполагаемого председателя будущего акционерного общества, которое должно было бы заниматься созданием комплексного бизнес-культурного центра на Пушкинской, 10. В 1990 году в Мариинском театре власти города организовали телемарафон «Возрождение» для презентации городских культурных проектов с призывом ко всему миру сдавать денежки на реализацию этих проектов. В нашем доме располагалась ТВ-кампания Тамары и Владимира Максимовых, которая была тогда популярна благодаря телепередачам под названием «Ринг». Конечно, они были задействованы в телемарафоне, и Асташкин договорился с ними о том, что и нам будет выделено 10 минут для представления нашего проекта КЦ. Мы решили с ним, что выступим оба: он — об общих проблемах здания, я — о художественной концепции КЦ.

С утра, отправляясь в «Мариинку», я поставил на автоматическую запись видеомагнитофон, чтобы задокументировать все течение транслируемых на марафоне событий и, главное, чтобы не пропустить тот момент, когда мы будем говорить о «П-10».

Непонятно было, когда же точно нам дадут время, и пришлось долго слоняться по кулуарам театра. Кого я там только не встретил!.. Бывшая зам. председателя ГУКа госпожа М. П. Мудрова перемещалась с места на место в роли связного, волоча на себе огромных размеров телефонную трубу («воки-токи»). Тут и там мелькала госпожа В. А. Дементьева из того же ведомства в прошлом, а ныне — в той же роли, что и ее бывшая начальница. Всюду присутствовал В. Молотов, бывший зам. директора ДК им. Кирова, куратор джаз-клуба «Квадрат» и, наверное, наших выставок. С важным видом фланировал В. Моргунов — зам. начальника отдела информации Лен. ТВ и режиссер фильма о художниках-нонконформистах «Наемники и пособники», сделанного в 1984 году по заказу КГБ.

И конечно же, господин П. Коршунов (в будущем рассекреченный П. Кошелев), нач. отдела КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями, и его соратники. И все на подхвате! И себе на уме! Было странно видеть себя в этой компании, как будто я находился среди привидений на Балу у Сатаны (из романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»). Но, слава Богу, были и люди культуры, которые выступали на сцене. А нас все не звали и не звали. Асташкин терся в дверях, и я подталкивал его к действию: «Пойди и спроси Максимова, а то ведь могут забыть». В какой-то момент я отвлекся, а секунду спустя вдруг увидел Асташкина под прицелом ТВ-камер демонстративно отвернувшимся от меня. В компанию меня не брали. Что делать? Я стал слушать и был весьма удивлен, когда в коротком рассказе о проекте КЦ на Пушкинской, 10 не прозвучало ни слова о художниках и «СК», которые этот проект создали и являлись его содержательной частью. Затем к Асташкину вытолкнули его японского коллегу по игре в го, который, по замыслу режиссера, должен был что-то сказать и внести свою лепту в дело КЦ. Этот момент, когда японский гость опускал в прозрачную копилку 500 долларов США, очень хорошо записался у меня на видеопленку. Сумма была невелика, но из интереса я спрашивал потом у многих имевших отношение к «Марафону» деятелей, куда же делись наши деньги? Впрочем, как и все остальные, собранные в тот день. И никто не мог сказать ничего определенного. Вроде бы и дня такого не было, а Мариинский театр в роли «аукционной палаты» по сдаче валюты — приснился. Но видеозапись-то у меня была! А денег не было.

На следующий день мы с Рыбаковым пришли к Асташкину выяснить ситуацию. Но, к нашему сожалению, он находился в состоянии «грогги» и ничего членораздельного нам сообщить не пожелал. Оно и так было понятно, что художники со своим КЦ были прикрытием для финансовых манипуляций, и допускать их к решению проблемы использования здания коммерсанты не собирались. Затем и играли со многими в кошки-мышки, пытаясь всяческими посулами переманить часть художников на свою сторону. И странно мне было наблюдать, когда зрелые люди-художники поддавались на эти заигрывания, как дети, забывая о простом принципе жизни, говорящем о том, что в любой схватке надо держаться со своими, в данном случае с людьми искусства. Творческое население дома созывалось то одной стороной — «СК», то другой — кооперативом «Охрана» на общие собрания. И те и другие разъясняли ситуацию по-своему и тянули в свою сторону.

Сон Сергея Викторовича № 16

Я стоял высоко над городом и наблюдал, как по «ножевым порезам улиц» стекаются тысячи людей по направлению к Мариинскому театру. Там должно было произойти гигантское шоу Б.Г. с участием всех интересных перформансистов и художников. Пробежали Сологубы, Ахешки и прочий люд с Пушкинской.

Мы пошли с Беллой Гадаевой без надежды попасть в театр — билетов не было. По дороге Белла с Полиной пошли пить кофе. А я попал в специально вырытый по сценарию шоу подземный ход и продвигался под Театральной площадью по колено в искусственной пыли, в которой периодически попадались игрушечные пистолеты, автоматы, гранатометы. Наконец я достиг вертикального колодца со световым фонарем наверху и стал карабкаться вверх. С большим трудом мне удалось выбраться из колодца у самого входа в театр. Дамы, которые следовали за мной по подземному ходу, повернули обратно. Мы же с Беллой решили попытаться пройти через служебный вход и долго плутали в глубинах театра. Иногда попадали за кулисы, где суетились артисты, иногда убегали на другие этажи, чтобы нас не заметили. В один из таких моментов Белла ушла вперед, а меня остановила Юля Зарецкая, которая сидела с кем-то в крохотной комнатенке. Приглядевшись, я понял, что они сидят на верхней полке купе и девушка лишь похожа на Юлю. Она говорила с польским акцентом и протягивая мне рыжую пыжиковую шапку, просила передать ее Белле с извинениями, что не смогла уже несколько раз застать ее лично. Шапку же взяла много лет назад и вот только сейчас отдает. В поисках Беллы я оказался опять на Театральной площади. Кругом стояли летние столики открытых кафе. Сидело много наших. Я был голоден, но денег не было. Тотчас из дома ко мне прибыла каким-то образом маленькая кастрюлька с гречневой кашей. Но тут я встретил высокого блондина средних лет. Это был секретный посланник из Ватикана — Вильямс, польского происхождения. Мы вели с ним переговоры до тех пор, пока сидящие кругом люди не побежали в театр к началу шоу. Вильямс попрощался и пошел в другую сторону, через площадь. А я стал доедать гречневую кашу. Случайно обернувшись, я увидел, что он возвращается и, подойдя поближе, откуда-то снизу обращается ко мне с предложением обменяться предварительными бумагами перед заключением договора и протягивает мне их снизу. Я прошу Женю Орлова достать наши, и в этот момент подходит официант и начинает выписывать мне счет в шиллингах. Я удивляюсь, но выясняется, что этот столик, за которым я кушал, для иностранцев и поскольку я остался один, то должен заплатить за всех, кто сидел за ним раньше. Я показываю кастрюльку и пытаюсь объяснить, что ничего не заказывал и вообще у меня язва, но доводы не помогают — надо платить, а денег у меня нет. Потом договариваюсь с официантом, что оставляю свою любимую кастрюльку в залог и перехожу площадь к консерватории, где за другим столиком сидит Рыбаков. Он дает мне денег, и я вижу направляющегося ко мне Вильямса и понимаю, что необходимо познакомить его с Юлом. Они очень похожи друг на друга. Добродушно раскланиваются. А я почему-то начинаю искать Роланда Шаламберидзе, но вспоминаю, что он, вероятнее всего, участвует в шоу. Оставшись один, я отправляюсь на Пушкинскую.

Самостоятельный статус организации, необходимость развития инфраструктуры ощущались всеми. Существовавшая к этому времени единственная «Галерея 10–10» уже не могла удовлетворить всех запросов, хотя за первые два года существования ей удалось задать определенное направление деятельности и обеспечить высокий уровень выставок. Именно в этой галерее состоялись первые в России официальные персональные выставки А. Арефьева и Е. Рухина — двух из немногих основоположников нонконформистского искусства Ленинграда–Петербурга. Впервые на негосударственном уровне был осуществлен обмен выставками с американскими художниками. «Галерея 10–10» просуществовала до 1995 года.

В культурном центре «Ковчег XXI век» на Пушкинской начали работать: частная галерея Кирилла Миллера им. Сальвадора Дали (с 1991 года), театры «ДаНет» Бориса Понизовского с блистательной актрисой Галиной Викулиной и «ОF» Алексея Меркушева, перформанс-группы «АХЕ» (позже — Русский инженерный театр): Яна Тумина, Павел Семченко, Максим Исаев, «СВОИ» и «Лаборатория Движения» (с 1989 года). Репетировали и записывали пластинки музыканты из групп «ДДТ», «Аквариум», «Два самолета», «Колибри», «Препинаки», «ЗГА». Нашлось место для издательств «Новый Геликон» Александра Житинского, «ДЕАН» (по инициативе Игоря Адамацкого и Евгения Кузьминского), редакций периодических изданий альманаха «Петрополь» (Николая Якимчука), детских журналов «Топ-шлёп» (Савелия Низовского) и «Баламут» (Игоря Адамацкого). Академия Новейших искусств выпускала журнал «Кабинет» (под редакцией Тимура Новикова, Виктора Мазина, Олеси Туркина, Ирэны Куксинайте, Сергея Бугаева). В 1990 году по инициативе Николая Васина открывается офис Общественного комитета содействия сооружению Храма любви, мира и музыки имени Джона Леннона. На Пушкинской, 10 была открыта первая в России общественная организация помощи бездомным: фонд «Ночлежка» (Валерий Соколов, Ксения Астафьева).

В 1991 году нашему городу по инициативе мэра Анатолия Собчака было возвращено его подлинное имя — Санкт-Петербург.

Дом 10 на Пушкинской улице стал местом пересечения интересов людей, принадлежащих к разным слоям общества, группировкам, организациям, профессиональным цехам и даже идеологиям. Казалось, что утопическая идея об их воссоединении во имя создания острова независимой культуры в бушующем море «перестроечной» России была обречена на провал.

Изучая население дома, приходилось пускаться в ночные путешествия по квартирам, подъездам, чердакам, крышам и дворам дома. Ибо именно ночью потерявшие бдительность жильцы открывали свои секреты и тайны. На начало 90-х пришлась антиалкогольная политика, которая потрясла всю Россию и донельзя активизировала частную инициативу предприимчивых людей. Водка, которую можно было купить днем только по талонам, свободно продавалась по ночам у таксистов, в определенных квартирах, которые открывались для вас по условному сигналу, который знала вся улица, на «пьяных углах». Спирт «Рояль» («Royal») голландского и польского производства ящиками поступал в такие места. Водка привозилась проводниками поездов из Белоруссии и Осетии на Московский вокзал и переправлялась этим же заказчикам для распределения жаждущим вечного праздника. Жаждали его и художники. «Гонцы» из разных мастерских сновали по двору Дома. То в подъезд, где жила «нерасселенная» бабуля, торгующая спиртным, то до «пьяного угла» на пересечении улицы Пушкинской и Кузнечного переулка. Напитки всегда были в ассортименте.

По ночам происходили самые разные случаи. Иногда возвращавшегося поздней ночью художника грабили в подворотне нашего дома чужаки, поджидавшие там одиночек. Однажды продавец с «пьяного угла», с которым мне пришлось долго ходить по проходным дворам за четырьмя бутылками сухого вина, подарил мне пятую в знак извинения за то, что вина не было на «углу». Такие заминки случались, когда наезжала патрульная милицейская машина и распугивала на некоторое время «предпринимателей». В одной из квартир, которую занимал один из нерасселенных жильцов по имени Миша, существовала воровская «малина». Как-то раз, где-то за полночь, нам не хватило водки. Мы скинулись, и мне выпало идти на «пьяный угол». Для того чтобы не скучать по дороге, я пригласил прогуляться вместе с собой симпатичную девушку из нашей компании. Ночь была темна, но памятник А. С. Пушкину был хорошо освещен. Проходя мимо него туда и обратно, мы дважды раскланялись с ним и завернули с драгоценным грузом к себе во двор. Около нашего подъезда я увидел троих незнакомых парней, которые, как мне показалось, приставали к незнакомой мне девушке. Я не мог не поинтересоваться происходящим, хотя бы из рыцарских побуждений. Интерес парней тотчас переключился на меня. «Чего лезешь?» — услышал я и оказался внутри треугольника из мрачных фигур. Свою девушку я успел подтолкнуть к парадной и шепнул ей, чтобы звала наших ребят. И тут же получил удар в переносицу. Придерживая одной рукой бутылку водки, я пытался защищаться другой, но второй удар свалил меня на землю, и кто-то осторожно стал выкручивать у меня из руки бутылку.

Я видел шесть ног вокруг себя и понял, что надо предпринять что-то кардинальное. Не выпуская бутылку, я резко поднялся и схватился с одним из противников. Мы оба упали на землю, продолжая драку. Предполагая, что товарищи моего визави могут прийти ему на помощь, я вывернулся: мы оба вскочили на ноги, и мне не оставалось более ничего, как вырубить моего противника ударом бутылки по голове. Кровь, смешанная с благословенным напитком, заструилась по его лицу. «Что я наделал, — мелькнуло у меня в голове, — я не донес водку до друзей!» Но передо мной стояли еще два потенциальных противника, и я заорал на весь двор: «Мужики, выходи — наших бьют!» Художники стали выходить во двор. Пока я что-то объяснял им, мои враги успели вызвать из «воровской» квартиры подмогу себе. И во дворе выстроилась толпа на толпу, человек по 15 с каждой стороны. Напротив себя я увидел тощую, высокую фигуру в длиннополом пальто с рукавами в карманах и в надвинутой на глаза кепке. «А ну, пошли все по своим норам…» — негромко сказал он, и его соратники угрожающе зашевелились. Это был явный «авторитет», и я опрометчиво «послал» его в ответ, и тут же кто-то, выскочив из его толпы, неожиданно ударил меня. Я не заметил, кто это был, но не ответить было невозможно. Выбрав самого большого парня в их толпе, я саданул его в челюсть. Он удивленно вытаращил глаза и двинулся на меня. В этот момент рядом со мной оказался художник Аслан Уянаев. Небольшого роста, но крепкий — бывший чемпион по борьбе, он перевел противника, который был в полтора раза больше него, на себя, и они застыли в борцовской стойке. А затем произошло невероятное: Аслан подсел под противника и вдруг оторвал его от земли на вытянутых руках и бросил на землю.

Наступила тишина. Я оглянулся: «авторитет» исчез, наши противники молча потянулись к своей квартире, какой-то «маленький» подгонял их идти быстрее. Это была победа, но не полная. И я стал собирать народ, чтобы взять штурмом воровскую квартиру и добраться до тех, кто напал на меня. Но Коля Судник сказал: «Надо подумать». И посоветовавшись, мы решили сначала провести переговоры. Расположившись на лестничной площадке около «воровской квартиры», мы договорились, что сначала к ним войдут два наших человека, чтобы обсудить ситуацию. Понятно, что пошел тот, кто предложил переговоры: мудрый Судник и герой схватки Аслан. «Если через полчаса вы не выйдете, — сказал я им, — мы ломаем дверь и крошим всех». Время истекало, я стоял у дверей с ломом, готовясь вскрыть дверь.

В это время снизу неспешно появился Ян. Человек большого роста, сажень в плечах — бывший гребец, а ныне художник. «В чем дело?» — спрашивает Ян, уставясь на нас непонимающим взглядом. Объясняем, указывая на дверь. «Так это — пара пустяков», — флегматично отвечает Ян и аккуратно стучит в эту дверь, как будто в гости пришел. На той стороне испуганно завозились, приоткрылась щель, которую тут же загородил от нас Ян и что-то сказал туда — внутрь. В тот же момент показались Судник и Аслан, живые, здоровые и позабывшие о времени.

«В общем так, — сказал мне Судник, — есть предложение помириться. Если не боишься, сходи в квартиру и поговори с тем, об кого водку испортил. Ну а не получится — думать будем». Все уже устали и решили поговорить. Захожу в квартиру, меня проводят в отдельную комнату, и я остаюсь один. Ожидаю какой-то подвох, но то, что случилось, превзошло мое воображение. Дверь резко отворилась, и в комнату вошел человек с пластырем на лбу, лицо которого я разглядел только сейчас. «Что же ты наделал! — воскликнул он, тыча пальцем в свой пластырь. — Я же теперь не смогу роль в кино получить, с таким-то шрамом!» Я опешил. «Я Чингачгука играл, меня Гоша зовут», — добавил этот самый Гоша. И вдруг я совершенно отчетливо вспоминаю его лицо на экране телевизора в советском фильме про индейцев, который шел несколько дней назад. Черт побери! Гоша не врал, и мне вдруг стало стыдно, и я почувствовал к нему жалость, а себя — виноватым. Все, что я собирался сказать, было мною забыто. Я мямлил что-то сожалеющее в его адрес. В конце концов, мы пожали друг другу руки и разошлись. Спустя некоторое время я неоднократно видел Гошу на экране телевизора в различных сериалах. Так что совесть моя чиста.

На следующее утро, внимательно оглядывая во дворе всех выходящих из злополучной квартиры, я натолкнулся на знакомое лицо — это был тот самый «маленький»: шел он уже с улицы, но в эту же квартиру, в полной милицейской форме. Через несколько дней я обнаружил еще одного персонажа из той ночи, тоже в милицейской форме. Благодаря этому конфликту стал понятен статус «воровской» квартиры и почему нам не удавалось ее «расселить». Только когда в доме начался капитальный ремонт, жилец Миша куда-то переехал.

В 1992 году Ленинградское отделение Гуманитарного фонда им. А. С. Пушкина отделилось от Московского центра и зарегистрировалось в Петербурге как самостоятельная негосударственная общественная некоммерческая организация — Гуманитарный фонд «Свободная Культура» (впоследствии — Товарищество «Свободная культура»).

Известность дом 10 на Пушкинской улице как объект недвижимости, неопределившийся в своем статусе, приобрел и в криминальных кругах. В импровизированный кабинет «СК» заявлялись представители бандитских группировок. Как и чиновникам, им было непонятно, как нам удается держаться в этом доме, да и вообще — кто мы такие. Ходили слухи, что картины художников продаются за баснословные деньги.

Произошло несколько проверочных вскрытий мастерских художников. Что «ревизоры» надеялись обнаружить — трудно понять. Кроме картин непонятного содержания и орудий производства там ничего не было. Может быть, пачки долларов? Но увы, богатыми мы никогда не были. Так что никто ничего не украл. А сам дом господам бандитам, несмотря на их уверения, взять у города оказалось не по зубам. Очевидно, что и другие проблемы отвлекали. Счастье было на нашей стороне: удавалось нам проскользнуть между Сциллой и Харибдой.

В 1993 году с 4 по 11 июля «СК» было соорганизатором Всемирного джинсового фестиваля в г. Сестрорецке, и арт-центр «П-10» принял в нем самое непосредственное участие.

Выставки работ художников «П-10» были представлены в местном ДК и галерее «Федор», которой руководил Александр Михайлов. Соучредителями фестиваля и идеологами были Джордж Гуницкий, Леонид Тихомиров и Владимир Рекшан. Идея объединить, хотя бы на краткий миг, арт-действа всех людей, которые носят джинсы, была увлекательна и логична. Джинсовая ткань появилась несколько веков назад, когда использовалась для оснастки кораблей парусами. Чувствуете, как ветер странствий веет от вашей джинсовой одежды?

Только в XX веке из парусов стали шить джинсы: такие же непродуваемые и прочные на износ.

Их носят все: в первую очередь, люди искусства и простые горожане, и сельские жители, люди бизнеса и политики. Это поистине самая демократичная одежда мира. Студенческие волнения 60-х в Париже, «хиппи» и «цветы» в Америке и по всему миру — участники этих движений ходили в джинсах.

Вся рок-музыка родилась в джинсах. Но в нашей «неритмичной стране», как заметил в одной из своих песен Б. Г., эта идея Джинсового фестиваля большого резонанса не получила.

Люди посещали выставки. Прошел концерт, на котором выступали наши музыканты и гости: Никита Джигурда и Марина Капуро. Но люди вяло терли свои джинсовые штаны о стулья и не зажигались. Может быть, не хватало Мика Джаггера или Пола Маккартни? Но время тогда еще не пришло. Мы дождались их через 10 лет. И все-таки Джинсовый фестиваль состоялся, и это было клёво!

Мы давно мечтали создать Музей нонконформистского искусства. В доме на Пушкинской появилась возможность начать это дело. В пустующей многокомнатной квартире на верхнем этаже фасадной части дома мы создали постоянную экспозицию работ, подаренных «СК», лично мне и Евгению Орлову. Впоследствии Женя взял на себя основную часть экспозиционной работы Центра и стал руководителем нашего музея. Сегодня он зарегистрирован в сводном списке музеев России и располагает обширной коллекцией. В это время наши друзья Сабина и Инна Фольштадт организовали в Берлине Бюро путешествий «Тройка». Маршрут, по которому они возили туристов, был неординарен. От посещения Долины гейзеров на Камчатке, через крупнейшие российские города — в Санкт-Петербург, где одним из главных мест посещения был КЦ «Ковчег ХХI век» в доме 10 на Пушкинской улице.

Несколько лет, пока существовала «Тройка», группы по 20–30 человек приезжали на Пушкинскую, 10; мы показывали им нашу коллекцию будущего Музея Нонконформистского Искусства, галереи, иногда мастерские.

Интересно было, что они уже знали про наш КЦ, сравнивали его с европейскими, давали нам советы, деловые контакты в Европе, покупали картины. Для них мы были хоть и несколько экзотической, но частью российской действительности.

В декабре 1993 года наступила юбилейная дата: 20 лет со дня открытия в Ленинграде первой публичной выставки нонконформистов в ДК им. Газа. И мы решили отметить ее в нашем будущем музее. Были приглашены все участники выставок в ДК им. Газа и ДК «Невский», так называемые «газаневщики», художники ТЭИИ, ГФ «СК» и корреспонденты. По нашему заказу Николаем Передерием были изготовлены именные керамические сосуды-ладанки для всех участников выставки в ДК им. Газа. Воодушевление художников было настолько велико, что, когда вечер заканчивался, Игорь Иванов с женой Галей объявили, что собираются остаться в этом доме навсегда и просили оборудовать им место для ночлега. Владлен Гаврильчик самостийно занял одну из небольших комнат и закрылся там. Владимир Шагин все время проходил мимо выхода из квартиры и возвращался к столу с требованием продолжения банкета… Ветеранов развозили по домам на такси.

Праздник удался! Но тогда мы еще не могли предположить, что следующий юбилей, через 10 лет, мы будем отмечать на весь город в ЦВЗ «Манеж».

К этому времени по инициативе деятелей культуры, работающих в доме на Пушкинской, существовали галереи (названия галерей были даны по номерам занимаемых ими квартир): «103» (Светлана Козак, с 1992 года, далее — Кино-фот-703/Пушкинская Обсерватория), «21» (Ирина Актуганова), «77» (Настя Нелюбина и группа «Новые символисты», 1995–1996 годы); «Фотоimage» (по инициативе Андрея Чежина и Дмитрия Пиликина), Техно-арт-центр (с 1994 года), основными подразделениями которого были Кибер-феминклуб (Алла Митрофанова) и «ГЭЗ-21» (Сергей Бусов). При участии сотрудников Русского музея была открыта авторская галерея, «Мост через Стикс» Вадима Воинова, Новая академия изящных искусств (по идее Тимура Новикова, с 1993 года — музей НАИИ), постоянная экспозиция произведений современного искусства из коллекции фонда «СК», арт-клуб «Фиш-фабрик» (организованный Ольгой и Павлом Запорожцевыми в 1989 году), музыкальные вторники Юрия Касьяника, клуб «Арт-клиника» (под художественным руководством Кирилла Миллера). Казалось, что положение арт-центра упрочилось. Фонд переходит на полное самообеспечение и берет на себя организацию и финансирование коммунально-хозяйственной части здания. Занимается поиском инвестора и строительной компании для ремонта здания. По заказу фонда эскиз-проект арт-центра, предусматривающий с учетом его будущих потребностей освоение всей площади здания, осуществляет частное архитектурное бюро «Литейная часть 91» (под руководством Елены Скрылевой и Рафаэля Даянова). С 1994 года организована галерея «Navicula Artis» по инициативе Ивана Чечота и под руководством Глеба Ершова и Андрея Клюканова. С 1999 по 2001 год активно работала экспериментальная выставочная площадка «Арт-полигон» под руководством художника Юрия Никифорова. Нашла себе место «Фабрика найденных одежд» / «Магазин путешествующих вещей» (организована в 1996 году Глюклей (Наталья Першина) и Цаплей (Ольга Егорова)).

Проект культурного центра согласовывается с КУГИ и УГИОПом. Независимую экспертизу проекта провел представитель американской архитектурной компании, что стало возможным благодаря рекомендации члена Товарищества Барбары Хазард и помощи американского благотворительного фонда «Tides» (помощь Барбары трудно переоценить — ее поддержка спасала нас многократно).

Кстати, очень благодарен архитектору Владимиру Генину за точно сформулированный прогноз будущей судьбы здания. Тогда я в это не поверил, но случилось то, что сказал Владимир: дом пришлось поделить, отдать инвестору большую часть с фасадом (который так не хотелось терять), а себе оставить внутреннюю мало престижную часть здания. Но психологически мы были уже подготовлены.

В дальнейшем фонд «Tides» проявил интерес к самостоятельной культурной политике «СК» и более пятнадцати лет оказывал скромную, но регулярную финансовую поддержку арт-центру «П-10», не вмешиваясь в его деятельность. Это — редкий пример доверия и деликатного отношения западного мецената к российскому художнику. В остальных случаях мы сталкивались с непониманием роли художника в российском обществе.

Крылатую фразу «поэт в России больше, чем поэт» следовало бы обобщить, поменяв слово «поэт» на слово «Художник» с большой буквы. Западный арт-рынок в XX веке принизил роль Художника. Произведения искусства стали товаром, который должен соответствовать стандартам, которые объявлены торговцами или, в лучшем случае, — выявленным рыночным спросом. Российский художник не может и не должен вписываться в подобные отношения. Именно поэтому для сохранения отечественной культуры «СК» ставила одной из главных своих целей привлечь внимание государственных структур к пониманию того, что мало заниматься возвращением или реставрацией произведений искусства.

Стратегически верной позицией государства должна стать непосредственная забота не только об условиях для свободного творчества, но и о создателях культурных ценностей, пока они живы.

С отечественным бизнесом отношения «СК» складывались вяло. Любой потенциальный инвестор хотел возвращения вложенных денег сразу и с большим процентом. И это было понятно, так как фирмы и банки появлялись и исчезали как мыльные пузыри. Можно с уверенностью сказать, что государства как гаранта экономической стабильности тогда не существовало. Впрочем, не существовало его и как гаранта и выразителя полноценной культурной политики. Государство полностью игнорировало факт существования негосударственных некоммерческих организаций культуры и не обращало внимания на их активную деятельность.

Коммерческие организации, занимавшие квартиры в доме, тоже делились на тех, кто не видел художников своими деловыми партнерами, и тех, кто понимал, что первый шаг все-таки за «СК» — дом на Пушкинской, 10 был уже передан нам для создания КЦ.

Пресловутый «игрок в го» и иже с ним сорганизовались в акционерное общество и стали пробиваться по приватным каналам в правительственные круги города. Дело дошло до суда. А произошло это, когда при помощи господина Моргунова они достучались до известной в то время теледемократки Б. Курковой, прославившейся передачей «Пятое колесо» и дружившей с мэром А. Собчаком. И он, поддавшись на уговоры и ложь, согласился передать наш дом ГТРК «Пятый канал» для создания там культурного центра под эгидой телевизионщиков. Распоряжение от 25 января 1994 года об этом было подпи­сано мэром города, то есть все тем же А. Собчаком, который за четыре года до этого отдал здание художникам. Получились два указа одного и того же начальника, противоречащих друг другу.

Но к этому времени у нашего «СК» уже был договор аренды всего здания, и поэтому акционерному обществу совместно с ТВ пришлось передать дело в суд.

Художники обратились к петербургской общественности. На Пушкинской 22 февраля 1994 года состоялась пресс-конференция, в которой участвовали корреспонденты газет, журналов и радиостанций Петербурга, Москвы, некоторых западных стран, депутаты горсовета, представители общественных объединений, искусствоведы и сотрудники Русского музея, Эрмитажа, Музея истории города, рядовые горожане и видные деятели культуры. С пламенными речами в защиту культурного центра выступили поэт Виктор Кривулин, искусствовед Русского музея Михаил Герман, представитель ассоциации «Гражданская инициатива» и общества «Мемориал» Борис Пустынцев. Оказалось, что арт-центр «П-10» знают и ценят многие.Также выступали режиссер Борис Понизовский, депутат Ленсовета Николай Журавский, депутат Ленсовета и руководитель группы «Спасение» Алексей Ковалев, директор Дома прав человека Владимир Пореш.

Фрагмент пресс-конференции на Пушкинской, 10 и интервью на съемках фильма по поводу распоряжения А. Собчака о передаче здания ГФ «СК» в ведение ГТРК «Пятый канал» (использован в телевизионном фильме «Черный пес — Петербург», 1994)

Борис Пустынцев, сопредседатель общества «Мемориал»: Мы, к сожалению, уже начинаем привыкать, к тому, что наша исполнительная власть периодически проявляет этакую чиновную урагантность, действительно сродни бывшему обкомовскому высокомерию, принимая решения, непосредственно касающиеся жизни петербуржцев, и при этом абсолютно не считая нужным объяснять им мотивы своих действий.

Виктор Сологуб, музыкант, лидер группы «Странные игры»: Когда наше правительство требовало нашей поддержки, просило поддержку работников культуры, мы все выступили за наше демократическое правительство, за наши власти в городе Ленинграде, тем не менее, когда они дошли до этой власти, получается, что они нас теперь отбрасывают. Мы им не нужны, мы были нужны лишь на определенный момент, когда им требовалась какая-то поддержка масс.

Сергей Курехин, композитор и музыкант: Это вообще ведь свойство власти, идти на костях, таких, как ты.

Николай Журавский, депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга: Смешной вопрос о том, сколько здесь хороших художников? Представьте себе некую ситуацию в недалеком прошлом: сколько «весил» Иосиф Бродский против всего ленинградского союза писателей? Так и здесь несколько десятков выдающихся художников «весят» больше сотен жаждущих материальных благ людей.

Виктор Кривулин, поэт: У кого возможности распределения: помещения, средств, тот и командует, тот заказывает музыку. Для журналистов, скажем, все равно, Бэла Куркова распределяет, или сами художники. Но для нас важно сохранить тот соборный дух, который существует на Пушкинской 10. А для меня это не все равно, потому что это вопрос качества культуры, качества культурного дела, которое будет здесь делаться.

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Весной 1993 года премьер-министр Черномырдин пообещал творческим союзам Спб 1 млрд рублей. Вроде бы Собчак поехал за этими деньгами, но потом случились известные политические события, и предполагаемая финансовая помощь исчезла по дороге домой.

Наталья Пивоварова, певица, лидер группы «Колибри»: Группа «Колибри» исполнит песню «Собчак, мы тебе больше не верим».

Сергей Курехин, композитор и музыкант: Дело в том, дорогие телезрители, что вот это замечательное здание на Пушкинской 10 распоряжением Анатолия Александровича Собчака, нашего мэра, передано в распоряжение канала Санкт-Петербург, «Пятого канала» под художественным руководством Бэлы Алексеевны Курковой. Надо учесть, что здание уже где-то лет пять является основным культурным центром бывшей независимой, а теперь как бы истинной культуры: здесь в основном костяк — это люди, которые раньше были в независимой культуре, которые раньше поселились в этом доме, шедшем под капремонт. Потом они юридически закрепили за собой право на аренду этого дома, и, в связи с этим, основали здесь замечательное место, которое долгое время считается одним из главных мест в городе, где существует что-то такое настоящее.

Наталья Пивоварова, певица, лидер группы «Колибри»: На самом деле, может быть, я буду нескромна, но я считаю, что здесь перед вами стоят самые лучшие музыкальные силы города. И это естественно, что мы очень дорожим этим домом, и мы его не отдадим просто так. Я лично первая знаю, где взять гранату, и буду стоять с двумя детьми и с гранатой, и пусть только попробуют войти. Нам тут не нужен никакой телецентр, новый культурный фонд, или, я не знаю … фронт! Мы тут есть, мы тут разберемся сами, у нас тут очень много крыс, кошек, мы всех их подкармливаем, мы умеем жечь костры, поднимать в небо летающие аппараты, так что у нас тут все в порядке.

Сергей Курехин, композитор и музыкант: Со стороны Собчака — это просто акт духовной педерастии, то есть, не объявив никому ни о чем, подкравшись практически сзади, Собчак вторгся в невинность нашей культуры просто самым наглым образом. Простите, Анатолий Александрович, но это же правда.

Алексей Ковалев, депутат Законодательного Собрания Санкт-Петербурга: Мой совет ГФ «Свободная культура» — взять деньги на ремонт из кармана Собчака. Так как он нарушил закон, издав его распоряжение, ущемив тем самым права арендатора. ГФ «СК» может подать в суд на мэрию, а она, в свою очередь, — на Собчака, с тем, чтобы суд присудил Собчаку компенсировать моральный ущерб, нанесенный ГФ «СК» в денежном эквиваленте, который может быть передан на нужды КЦ.

Сергей Курехин, композитор и музыкант: Бэла Куркова утверждает, что она здесь тоже будет организовывать культурный центр, но это неравноценная замена, потому что здесь уже функционирует культурный центр, а она предлагает какой-то альтернативный. Это то же самое, что прийти, скажем, к академику Лихачеву в гости и сказать: здравствуйте, вот вы сегодня живете здесь, а с завтрашнего дня тут будет жить Алла Пугачева. В принципе, это одно и то же. Она ведь тоже деятель культуры, так что разницы никакой: что этот деятель, что тот деятель.

Борис Понизовский, режиссер: 26 числа, месяца два назад, BBC по спутниковой связи дало информацию о новой премьере Мариинского театра «Огненный ангел» и о нашем театре «ДаНет». Мариинский театр останется с домом, а мы Сережа, будем встречаться по домам.

Виктор Кривулин, поэт: Фактически две формы отношения к жизни сталкиваются сегодня. Одна из них — форма администрирования: что бы мы ни говорили, сегодня мы живем в ситуации, когда побеждают административно-командные системы, и в нашем городе существует та самая система, против которой мы все вроде бы боролись. И побеждает как-то исподволь, мы даже не замечаем, что в городе происходит практически красный переворот.

Интервью из фильма «РЕФОРМА И ВЛАСТЬ»(1994)

Сергей Дегтярев, журналист: Скажите, пожалуйста, есть ли у Вас свои определения всего того, что сейчас происходит вокруг дома на Пушкинской, 10?

Александр Житинский, писатель: Ну, наверное, можно согласиться с тем, что все мы, сидящие здесь люди, насколько я знаю, не очень любим политику, не очень любим бороться. Мы любим свое дело, которое мы делаем, и у каждого есть, что делать. И времени у нас осталось очень мало. А борьба, в которую мы втягиваемся благодаря политикам, администраторам, совсем не устраивает творческих работников. Потому что нам нужно работать, а не искать аргументы или судиться. Вот это противно, честно говоря, так как мы хотим работать. И нам есть где работать, и есть люди, которые уже работают здесь, и им хорошо, несмотря на то, что дом не очень приспособлен для жизни и работы (в доме, например, нет газа). Но мы своими силами можем многое сделать и превратить этот дом в конце концов в культурный центр. Это будет не завтра, но это будет. А сейчас мы какой-то период — месяц, два, три или год — будем вынуждены опять с кем-то бороться. В результате, конечно, победим, но время-то уйдет.

Сергей Дегтярев, журналист: А каков механизм борьбы, что происходит? Может быть, более конкретно по факту Пушкинской, 10.

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Ну о механизме борьбы трудно говорить так сразу. Тем более что не хочется на широкий экран выдавать некоторые тайны.

Сергей Дегтярев, журналист: А почему?

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: А потому что противник, с которым нам теперь приходится сражаться, обличен властью, наделен умением сражаться на разных уровнях. То есть они не художники, как мы. Как правильно сказал Саша, наша задача совсем в другом, и нам приходится учиться бороться по ходу дела. Учиться, чтобы отстоять для себя этот маленький кусочек свободного пространства, которого мы не имели в этом городе, в этой стране за всю свою жизнь. И наконец впервые мы создали собственными силами проект этого пространства, причем действующий проект, который существует уже 5 лет. И я считаю, что все части этого организма очень хорошо взаимодействуют между собой, в то же время не мешая друг другу, — то есть получился очень хороший синтез музыки, живописи, театра, литературы, предпринимательства. Поэтому когда Вы спрашиваете у нас о том, что сейчас здесь происходит, я бы сказал: происходит не просто борьба за недвижимость, которая существует на всех верхних уровнях власти, происходит некоторая политическая акция, которая идет как бы вдогонку всей той «неофициальной культуре», которая отстояла себя. И все уже начали думать, что культура будет воссоединяться и будет единой. И вдруг мы опять вынуждены и сами отгораживаемся от того, что происходит в официальной культуре, и нас выпихивают оттуда. Гуманитарный фонд «СК» объединил все направления современного искусства, я бы сказал, нонконформистского направления, разработал этот проект и получил право находиться в этом доме и исполнять этот проект по договору аренды на 15 лет. Поэтому говорить о какой-то простой форме грабежа — это как-то нелепо, это что-то большее, когда просто покушаются на чужое.

Виктор Кривулин, поэт: Вообще обычное хамское отношение к закону становится нормой.

Сергей Дегтярев, журналист: Они заявляют о самых благородных замыслах. Как вам это благородство?

Виктор Кривулин, поэт: Какие тут могут быть благородные замыслы? В принципе, речь идет об отчуждении собственности, речь идет о недвижимости.

Сергей Дегтярев, журналист: А в чью пользу?

Виктор Кривулин, поэт: А вот это мне совершенно непонятно, потому что, с одной стороны, они говорят, что у них есть деньги поднять этот дом, а с другой — я все время слышу, что у телевидения денег нет, я в этой ситуации нахожусь в недоумении. И вот эта двусмысленность сопровождает все действия, связанные с недвижимостью. Как только в городе возникают точки, которые можно оккупировать, эксплуатировать и продать каким-то образом или получить какие-то деньги, вокруг них начинает возникать очень неприятная атмосфера. И я считаю, что Пушкинская, 10 — это еще и дело политическое. Я вижу в этом часть какого-то общего положения вещей, которое складывается в Петербурге, где абсолютно бесконтрольно чиновники распоряжаются всей муниципальной собственностью, и нет никакого удержу для них. Ни договоры на аренду, ни какие-то другие узаконенные вещи не являются для них препятствиями. Все продается и разворовывается, и Пушкинская,10 — только часть этого общего процесса.

Сергей Дегтярев, журналист: Мне дали весьма недвусмысленно понять, что ваш дом передается акционерному обществу закрытого типа под творческий центр «П-10». Что это за организация?

Сергей Ковальский художник, ген. директор «СК»: Ну, во-первых, будем говорить, что там написано «создаваемому», то есть его сейчас нет. Во-вторых, не весь дом, а только 2,5 тысячи метров, то есть это буквально один подъезд. И поэтому, когда с экранов, скажем, Анатолий Моргунов вещает, что именно этот создаваемый творческий центр, учредителем которого будет ГТРК «Пятый канал», удовлетворит интересы всех творческих людей, находящихся в этом доме, то есть не выгонят их, мне просто смешно. Потому что нас здесь сейчас около 200 человек. Прибавьте к этому 150 нуждающихся в площади работников телевидения и желающих творчески работать на этом пространстве, и тогда просто не сходятся цифры и не сходится площадь. Поэтому кому-то придется уйти. Кому? Вот в этом сейчас вопрос.

Виктор Кривулин, поэт: И потом, тут еще один вопрос. Дело в том, что само понятие «творческий центр» не совсем понятно. Возникает вопрос о качестве тех, кто будет творить в рамках этого центра. Кто будет их отбирать? Здесь люди как бы свободно поселились, здесь культура существует как некий организм, как нечто естественное. А если будет организовываться заново некий культурный центр, то, естественно, наступят механизмы цензуры, это мы уже прекрасно знаем, это все мы проходили. Идея управления культурой сверху все время сидит в головах тех, кто…

Сергей Дегтярев, журналист: Простите, я Вас перебью: Вы говорите о цензуре, но есть ли у Вас уже основания говорить о цензуре в подборе участников будущего творческого центра? Были ли у вас уже с кем-нибудь из сложившихся творческих организаций переговоры? Или завтра этот центр может превратиться в коммерческий банк, в офис 27 канала? Есть ли какие-то еще гарантии, сведения или факты того, что велись переговоры с творческими людьми?

Виктор Кривулин, поэт: Дело в том, что прекрасно известно, как складывается нынешнее положение вещей. Творческие союзы, три или четыре союза, поддержали проект о передаче дома Гуманитарному фонду «СК» перед Малым советом Санкт-Петербурга.

Александр Житинский, писатель: ГТРК «Пятый канал» были написаны письма в Малый совет Санкт-Петербурга. Они говорили, что руководствовались соображениями поддержать проект. С другой стороны, по решению Малого совета они имели шанс получить 100 квартир бесплатно для раздачи очередникам своего творческого союза, что и было зафиксировано решением Малого совета. Сейчас по распоряжению мэра об этом не говорится ни слова, вернее какие-то проценты денежные предусмотрены. Причем за очень быстрые и большие деньги, то есть их немедленно нужно внести. И это фикция, потому что понятно, что таких денег у союзов нет и эти 20 процентов, которые там как бы фигурируют, все равно отойдут ГТРК «Пятый канал».

Сергей Дегтярев, журналист: Отойдут ли они «Пятому каналу», у меня большие сомнения. Меня все же интересует вот эта механика приобретательства. Чем же будет в конце концов этот творческий центр, это прекрасное здание, средоточие современной культуры? У нас на сегодня нет никакой уверенности в том, что здесь какая-то культура вообще будет…

Александр Житинский, писатель: Вы знаете, можно было бы понять. Ну допустим, гипотетическая ситуация: Бэле Курковой хочется организовать хороший культурный центр, а этот она считает плохим. Тогда нужно пойти к творческим работникам, которые тут есть, ну или к каким-то другим, и поговорить о том, что хочется сделать в результате. Нет, ведь это все спущено сверху, и ни с кем, ни с одним из здесь живущих, работающих не было сказано ни слова. Мы ведь официально еще не извещены о том, что решение принято. Понимаете, оно принято месяц назад, и никаких официальных заявлений сюда, в Дом, еще не поступало.

Сергей Дегтярев, журналист: Переговоры идут, и весьма серьезные, но не с творческими организациями, а с банками: о том, что они будут вкладывать и, естественно, что получать за свои вложения. А вам придется остаться в стороне, судя по всему. Как вы думаете?

Вячеслав Бутусов, музыкант, лидер группы «Наутилус Помпилиус»: Я не могу сказать как-то однозначно, ясно выразить свои мысли по поводу этого вопроса. Но мне, по крайней мере, становится очевидно, что в очередной раз делается попытка навести порядок в том месте, где уже что-то начало возникать независимо. Я не говорю о том, что могут возникнуть претензии по поводу эстетики Дома, этого творческого центра, где, как им кажется, все должно блестеть, сверкать и все должно быть в золоте. Для творческого центра может быть любая эстетика, которая как раз и определяет внутренний порядок. А тут получается, что у «Пятого канала» возникла идея принять участие в организации такого вот творческого центра. Но почему эта идея не возникла у них раньше, почему этим стали заниматься те люди, которые, собственно, должны были уже иметь такой центр? Тем более в таком городе, как Петербург. И если они взяли на себя обязанности по принципу субботника, по собственной инициативе это построить, то — ради Бога; главное, чтобы не мешали людям, у которых уже здесь как-то это сложилось.

Сергей Дегтярев, журналист: Телевидение выступило со своей версией происходящего, и вы все видели эту передачу и обсуждали ее. Пожалуйста, что вы можете сказать по поводу выхода в эфир «Пятого канала» передачи «О судьбе Пушкинской, 10»?

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Что я могу сказать? Я увидел передачу начала 80-х годов. Я увидел человека, которого я знаю давно как гонителя культуры, с которым я лично соприкасался, когда он был еще теневой фигурой при закрытии наших выставок Товарищества экспериментального изобразительного искусства в 1986 году. Это человек, к которому мы обращались и который специально потерял документы, которые мы хотели отправить в прессу, в министерство РСФСР еще тогда. Это человек, который был бок о бок с известным куратором культуры от КГБ П. Кошелевым, а теперь я опять вижу его на экране. И вижу его в анонимном качестве, так же, как и всех тех, кого он интервьюировал.

Сергей Дегтярев, журналист: А Вы точно его узнали, не ошиблись?

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Я очень хорошо его узнал, поскольку я в этом Доме наблюдаю его с 89-го года. А. Моргунов все время здесь шустрит и выстраивает некую интригу, которая позволила бы ему наработать тот механизм отъема этого дома в чью-то пользу. В чью — это опять вопрос. Я не думаю, что все так просто. Еще раз повторяю, это идеологическая акция, политическая акция. Мы сталкиваемся опять с теми же самыми людьми, которые боролись с культурой в нашем лице все предыдущие десятилетия. И очень страшно видеть на современном телевидении этих людей, которые стоят во главе. Тем более странно видеть, как падает маска демократии с лица Бэлы Курковой, которая в 89–90-х годах вела передачу «Пятое колесо», и для подъема, когда ей было нужно показать что-нибудь интересное, она обращалась к нашим художникам, делала передачи о наших персонажах. И делала их, естественно, с позиции одобрения. Но когда она нас использовала, то выкинула как отработанный материал и стала в совершенно противоположную позицию.

Виктор Кривулин, поэт: Тут есть, по-моему, еще одно такое обстоятельство. Ну, во-первых, понятно, что стилистика этой передачи старая, доперестроечная. Это наводит меня на следующую мысль: сейчас те люди, которые как бы заявлены в нашем сознании как демократы, вдруг стали опираться на старую партийную речь. И это становится очевидным, потому что именно культура является пробной гаммой, начинается все с нее. То есть давление на общество начинается с давления на культуру. И это совершенно очевидная ситуация, почему я, собственно, и здесь, в этой комнате. Ведь если бы я не видел этой передачи, я бы, наверное, не участвовал в этой ситуации. Но я вдруг отчетливо ощутил старый дух. Не просто дух людей, а всей стилистики этой передачи: вся эта анонимность, эта подводная интрига, которая за передачей видна тем, кто знает ситуацию, а тем, кто не знает, абсолютно не видна. Расчет на непонимающего зрителя, стремление создать какое-то превратное, заведомо ложное впечатление о том, что представляет собой вообще новая культура. Вот это смакование грязи, обваливающейся штукатурки — это стилистика лжи. Она становится определяющей уже в отношении петербургских властей к культуре, и это меня очень настораживает. У меня возникает ощущение, что в городе начинает происходить некий политический переворот, которого мы не замечаем. Идут подводные течения, которые на таких вот, казалось бы, мелких вещах становятся очевидными. Поэтому я считаю, что необходимо вмешаться в эту ситуацию. Мы вообще можем потерять ту долю свободы, которую имеем сейчас, если утратим позиции, которые завоевывали: в частности Пушкинскую, 10 как некий культурный организм.

Анатолий Васильев, художник: Еще в те доперестроечные времена мы находились под жестоким гнетом властей города и вынуждены были устраивать выставки на открытом воздухе, «квартирные» выставки, клубные, сначала разрешенные, а потом разгоняемые. И вот сейчас у нас создалось какое-то гнездо, где могут существовать художники, независимые творческие люди. И власти города опять обрушились на нас, и опять пытаются выставить нас на панель. Меня это, конечно, возмущает, и вот поэтому я здесь. И я заявляю свой протест против попытки отобрать это здание у людей, занимающихся творческим трудом без всякой надежды на восхваления и поощрения со стороны властей. Просто в силу своей творческой деятельности мы все преданны искусству и страдаем, может быть, из-за этого. Но я хотел упомянуть еще один момент: я являюсь художником живописной секции профессионального творческого союза художников и графиков; это бывший горком художников, который в свое время служил прибежищем от преследований со стороны милиции. Вступившие в эту свободную организацию могли заниматься оформлением книг, фотографией. Туда входили и многие замечательные живописцы, известные сейчас художники: М. Шемякин, Ю. Дышленко, И. Росс, А. Путилин — люди, которые уже живут за границей и занимаются там творчеством. И вот почему я об этом упоминаю: мы ведь тоже испытываем трудности по получению какого-то места для выставок, для оформления, для существования нашей организации. Нам предполагалось выдать помещение на улице Глинки, 15. Помещение —каретный сарай, который занимал Союз художников, не имея на то соответствующих документов. И вот когда состоялась уже передача, подписание документов на наше право владения этими сараями, в этот же день произошел поджог и сгорели мансарды этого здания. И мы опять оказались без крова.

Сергей Дегтярев, журналист: Много ли известно пожаров в области культуры?

Виктор Кривулин, поэт: Ну, к примеру, Союз писателей. Трижды поджигали это здание. То есть создается впечатление, что, действительно, любой очаг культуры тут же вызывает на себя огонь, тут же становится объектом какого-то криминального вмешательства непонятно каких структур. Совершенно непонятно, кому нужны эти помещения, кто за этим стоит, кому нужно мешать нам и создавать в городе такую обстановку. А видимо, кому-то нужно это. И я не вижу случайности в ситуации с пожарами. То же самое, кстати, и в Москве происходит: сгорел же Фонд культуры. Это удивительная ситуация: чаще всего подвержены огню почему-то те учреждения, те образования, которые являются независимыми, негосударственными, как правило, связанными с культурой, с литературой. Что это такое? Я просто ставлю вопрос. Я думаю, этим должны заняться органы.

Вячеслав Бутусов, музыкант, лидер группы «Наутилус Помпилиус»: Это лишний раз для людей повод думать — вот, дескать, это очаги в прямом и переносном смысле, и за ними глаз да глаз нужен.

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: В 70-е годы, когда сгорела мастерская Евгения Рухина, одного из лидеров неофициального движения в Петербурге; и загадка этого пожара до сих пор полностью не раскрыта. В Ленинграде, когда поджигались двери Музея современного искусства Вадима Нечаева, когда преследовали Георгия Михайлова с его квартирной выставкой, то тоже огонь там играл немалую роль (совсем не смешно, но, надо заметить, что в последний раз Дом союза писателей сгорел в ночь после благотворительного концерта, который мы проводили в пользу нашего культурного центра на Пушкинской, 10).

Виктор Кривулин, поэт: А вот еще, если говорить об этой передаче, то меня в ней насторожил один момент, и я вот просто хочу предупредить. Дело в том, что дважды в этой передаче прозвучала тема пожара. Дескать, вот в этом доме на Пушкинской обосновались бомжи, возникают очаги пожара. То есть, как бы, если будет пожар, то все предупреждены. Уже есть и виновные. Художники довели до того, что бомжи здесь поселились и подожгли дом, стало быть, всех отсюда надо выселить.

Александр Житинский, писатель: А на самом деле для этих деятелей — что бомжи, что художники — одно и то же, они не делают различий. Я вот в 80-е годы был тесно связан с отечественным рок-н-роллом, и на всех уровнях я слышал одно и то же: что это пьяницы, наркоманы, бездари, непрофессионалы, что это вообще не искусство. А это именно то искусство, что дало Гребенщикова, Шевчука, Бутусова и многих-многих других. Я этого наслышался очень много — для этих деятелей, которые там сидят, нужна причесанная культура. Культура, управляемая сверху. И вот в этой ситуации я прихожу к печальному выводу, что настоящая культура всегда все-таки остается оппозиционной любой власти, какая бы она ни была. И опять она вынуждена уходить в подполье, хотя очень не хочется, честно скажу.

Виктор Кривулин, поэт: Я могу добавить еще один замечательный пример, он совершенно случайно стал мне известен. Был фестиваль петербургского искусства в маленьком финском городе. Проводила его с нашей стороны мэрия, которая все сделала, чтобы большая часть участников не поехала. Они просто ничего не делали для оформления документов, в результате возникла путаница, и в конце концов многие не поехали. После чего В. П. Яковлев в беседе с заместителем министра культуры сказал: «Ну Вы извините, тут слишком много было андеграунда, а Петербург — это не только андеграунд, это настоящая культура». То есть в сознании господина Яковлева есть настоящая культура, позолоченная — Мариинский театр, и есть ненастоящая, которой почему-то на Западе интересуются больше. А он даже извиняется, что искусство какое-то грязное, лохматое, непричесанное. И в результате получается, что, с одной стороны, на Запад лезет питерское подполье, а с другой — нужно вывозить не это, а хорошее, «чистое» искусство.

Сергей Дегтярев, журналист: А как определять, что такое «чистое» искусство?

Виктор Кривулин, поэт: А они для этого и сидят, за это получают деньги, это их работа. Не было бы этого деления, не было бы этих мест для них.

Сергей Дегтярев, журналист: Для вашего вот творчества очень нужны такие определители культуры? Или вы просуществуете самостоятельно?

Вячеслав Бутусов, музыкант, лидер группы «Наутилус Помпилиус»: Я вообще очень болезненно воспринимаю какие-то определения, формулировки, каноны, потому что мне кажется, что сколько бы конституционно-законодательных формул на эту тему не было, все равно будет искусство, которое нравится или не нравится. Не один человек в общем-то не может сказать: вот это плохо, а вот это хорошо. Я, например, могу сказать: вот это я слушаю, это не слушаю, это я могу смотреть, это мне нравится, а вот это нет. Но я никогда не ставлю перед собой задач смотреть или заниматься музыкой для того, чтобы определить для себя и теоретизировать, что есть плохо, а что хорошо. Не стоит тратить время на то, что не приносит тебе никакого удовлетворения и к чему не проявляется никакого интереса. Поэтому вот тут было правильно сказано, что вынуждают идти в подполье, а не хотелось бы этого, потому что подполье не дает нормально работать. И в целом народ у нас находится в такой ситуации, что ему как бы не до искусства. И сейчас, я думаю, очень любят все причесать, чтобы действительно было меньше проблем. Ведь для этих людей мы доставляем массу проблем, которых и без нас хватает, потому что перестройка, колеса грохочут, масса проблем экономического характера, и любой простой человек с ними согласится после такой аргументации. А провокационную ситуацию очень просто создать в наше время. Достаточно просто указать виновных.

Сергей Дегрярев, журналист: Простите, а сопротивляться специалистам по распределению культуры вы намерены в подполье или все-таки готовы более серьезно противостоять?

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Сейчас у нас все основания делать это официально, поскольку мы имеем юридическое право находиться в этом доме. Конечно же, без суда, который получит, как я считаю, мировую огласку, мы дом не уступим просто так. И даже если мы суд проиграем, добровольно мы из этого дома не выйдем. Пускай они применяют какие-то насильственные меры. Конечно, мы драться не будем, стрелять не будем, но пускай за руки, за ноги поднимают и выносят.

Александр Житинский, писатель: Знаете, художники всегда сопротивлялись тем, что они лучше всего умеют делать — своим искусством. И оно не может умереть. И выселят, не выселят — оно все равно не умрет. А если мы будем вынуждены сопротивляться политическими акциями, научимся и этому.

Сергей Дегтярев, журналист: Неужели мэр Собчак, демократ, известный и в России, и на Западе, не догадался, что его толкают в бесперспективную драку с нашей культурой?

Сергей Ковальский, художник, ген. директор «СК»: Это и удивительно. В 1991 году Анатолий Собчак нас поддержал, и у меня есть документы, два документа, где написано о целесообразности сохранения этого культурного центра, передачи этого дома фонду «СК», о реконструкции, ремонте, чем мы в рамках этих решений и занимались. То есть когда Анатолий Моргунов с экранов вещает о том, что мы не выполняли этих постановлений, — это откровенная ложь, потому что за это время мы вложили более 20 миллионов в ремонт этого дома. Я могу сказать, в чем он заключается: мы начали, естественно, с укрепления фундамента, с гидроизоляции подвалов, с перекладки по нижней горизонтали тепловых сетей и с создания самого проекта. Этот проект вы можете видеть здесь на стенах, он уже согласован и утвержден ГИОПом. А приостановился ремонт, опять же не по нашей вине, а по вине нашего уважаемого мэра Анатолия Собчака, который отказался переводить в нежилой фонд ту часть, которая предназначается под культурный центр. Это необходимо для того, чтобы продолжить проект. Весь дом пока еще находится в жилом фонде. По решению Малого совета, на основании которого мы хотели продолжить эту работу, надо было перевести в нежилой фонд ту часть, которая отдается под культурный центр. Но этого сделано не было. На данный момент дом целиком находится в жилищном фонде и в аренде у фонда «СК» на 15 лет. И это не позволяет нам, к сожалению, продолжать нашей работы, несмотря на то, что мы уже сделали достаточно много. Вот та ситуация некоторого замкнутого круга, которая не позволяет нам двигаться вперед, с одной стороны, а, с другой —стороны, позволяет делать упреки нам со стороны властей. Хотя причины кроются в нерадении этих властей или же в сознательном акте вмешательства в наши устремления.

Нужно учесть еще один момент: следующим аргументом властей является тот факт, что у нас нет денег на ремонт всего дома. Действительно, это достаточно большие деньги, но согласитесь, что никакой предприниматель, никакая фирма не будет вкладывать деньги, если не будет иметь гарантии того, что они не пропадут. Так вот, по тем решениям, которые выносил в 1991 году Анатолий Собчак и, к сожалению, Малый совет, таких гарантий нет. К нам приезжали инвесторы из Америки, нас исследовали местные инвесторы, и, в принципе, желающие вложить деньги были, но на тех условиях, которые гарантировали бы эти вложения. К счастью, западные инвесторы больше всего верят в частную собственность, а у нас все верят в общественную собственность. Поэтому эти два принципа столкнулись на примере нашего дома. И когда появляются люди, обладающие деньгами, они говорят очень просто: «Вот мы знаем и верим вам, ребята, потому что мы знаем вас много десятилетий, мы видим, что вы действительно работаете и сделали хороший проект. Как только у вас будет хотя бы 51 процент акций владения этим домом, если речь идет об акциях, мы уже будем рассматривать вопрос инвестиций. Но пока 51 процент акций принадлежит городу, в котором власти меняются, как цветные картинки в мультфильме, мы этого сделать не можем». Вот в чем штука. Надо убедить власти, что выход лежит за пределами тех мыслей, которые пока что они изложили в своих постановлениях.

Мое предложение такого рода: поскольку для меня совершенно очевидно, что питерские власти не в состоянии не то чтобы признать нас, а и вообще каким-то образом разрешить эту проблему, то, по всей видимости, неплохо было бы обратиться в Госкомимущества, к господину Чубайсу. И я надеюсь, что Министерство культуры нас поддержит в этом. Министр культуры Сидоров уже дал нам одно письмо в нашу поддержку на имя Собчака с просьбой перевести наш дом в федеральную собственность. Мы имеем на это основания, потому что министр культуры Сидоров написал, что после исследования этого проекта признано, что этот культурный центр имеет очень большое значение и его стоит включить (этот вопрос сейчас рассматривается) в федеральную программу по возрождению культуры России. Соответственно можно было бы его перевести на уровень федеральный. На самом деле такое уникальное место нужно целиком отдать художникам без всякого деления на жилое и нежилое. За счет этих 100 квартир город Петербург не решит проблемы очередников. Но будет убит этот центр, будет убита среда. Кругом огромное количество пустых домов. Пускай они возьмут эти дома и отремонтируют, раз у них есть деньги, о которых они говорят. Пусть заселяют их теми людьми, которые действительно нуждаются в жилой площади. Я считаю, что кроме благодарности, аплодисментов и памятника они больше ничего не заслужат в этом случае.

Сергей Дегтярев, журналист: Чтобы как-то подвести итог этой беседы, мы переведем ее на отдельную кассету и отправим Анатолию Чубайсу вместе с теми многочисленными подписями, выступлениями, заявлениями деятелей культуры, которые поддерживают проект культурного центра «П-10» фонда «СК».

Две недели на радиостанции «Свобода» поэт Юлия Вознесенская при участии Юлия Рыбакова и Сергея Ковальского рассказывала о положении арт-центра. Часовую передачу «Севооборота» на Би-Би-Си с участием Сергея Курёхина и Сергея Ковальского посвятил ему ведущий программы Сева Новгородцев.

21 марта 1994 года на волнах радиостанции BBC был провозглашен суверенитет арт-центра «П-10» как свободной территории России.

Это было знаковое событие. Затем по московскому телевидению был показан фильм «Тело авангарда», снимавшийся на «П-10».

Трагическая видеометафора в первых кадрах фильма, когда человеческое тело – кукла выпадала из окна шестого этажа здания П-10 во двор и разбивалась, смотрелась зловеще.

Письма в поддержку арт-центра были получены мэром и председателем Городского собрания от министра культуры РФ Е. Сидорова и лидера партии «Демократический выбор России» Е. Гайдара. Запросы о судьбе арт-центра в Комитет по культуре и мэру поступали от различных культурных центров Европы и Америки. Средства массовой информации были за нас. Если в советское время голос общественности был продиктован властью, то теперь он имел собственное звучание и значение, которые могли повлиять на распределение голосов на выборах в органы как законодательной, так и исполнительной власти. Лица, участвовавшие в предвыборных баталиях, не могли этого не учитывать.

Под Новый 1995 год, в жесточайшие морозы, по ветхости коммуникаций здания и по недосмотру пьяных сантехников остановилось отопление дома.

Сначала замерзла неслитая вовремя горячая вода в батареях, потом — холодная в кранах и туалетах, и все трубы полопались, распираемые льдом изнутри. От перегрузки на старые провода сгорели электрические предохранители, и культурный центр остался без тепла, воды и света на 4 года. Это походило на Ленинградскую блокаду. Многие художники продолжали жить в доме, топили печки-буржуйки. Работала «Ночлежка», и по утрам вдоль здания по Пушкинской улице выстраивалась очередь замерзающих, голодных людей, не имеющих места проживания, за похлебкой. Кому смогли, «Приют для бездомных» и «П-10» помогли, несмотря на скудость средств, собранных общественными организациями разных стран. Вместо того чтобы помочь в этой ситуации, власти злорадно распространяли слухи, что ЭТИ стоящие в очереди люди — художники, которые посинели от безделья и пьянства и теперь якобы просятся на бесплатное содержание. На самом деле в поистине блокадных условиях героически работали все творческие отделения «СК», галереи и художники.

Это была наша победа, в первую очередь — над самими собой.

В середине 1995 года судебный процесс был приостановлен, а иски городских властей и ТВ отозваны за невозможностью их реализации. В это же время при участии заместите­ля мэра Владимира Яковлева велись переговоры с ТВ о создании акционерного общества для ремонта и реконструкции здания.

Сон Сергея Викторовича № 11

В огромной квартире, которая является продолжением не известного мне музея, мы находимся втроем: Саша Лоцман, я и Боря Митавский.

На стенках угадывались старинные картины. Мы пришли сюда к старухе что-то выменивать у нее. Это что-то она хранила всю свою жизнь, а теперь ей стало ненужно и пропадает.

Мы пришли оттуда, где царили разруха и голод. И мы зверски хотели есть. Старуха знала, что мы придем, и оставила для нас большой ржавый бак, стоящий на полуобгоревших поленьях, которые лежали прямо на паркетном полу.

На дне бака были остатки тушеной картошки с подливой. Все, что осталось от прошедшей экскурсии. Картошка была крупная, резаная пополам и почти остывшая. Мы стали доставать ее руками. Боря, облизываясь, сказал, что есть это холодным нельзя. А как разжечь огонь, мы не знали. Между нами бесшумно пролетела птица. «Наверное, сова», — подумал я и стал вытаскивать ноги из чего-то мягкого и липкого. Я все время боялся, что прилипнут и руки. Саша и Боря стали копаться в тех штучках, за которыми мы пришли. А я посмотрел в бак и вдруг заметил на дне кусок мяса. Я говорю им, смотрите, мол, и показываю на дно. Борька бормочет, что вот всегда так: Серега что-нибудь да найдет… Старуха же все не шла и не шла. Мы устали ждать, а присесть было нельзя. Я говорю друзьям, что, наверное, она заболела и ей нужно принести молока. Только тогда мы сможем увидеть ее и договориться.

— Вот! — сказал Саша и поднял указательный палец вверх. Глаза его засверкали, а голова неожиданно повернулась на 360 градусов.

Мы захохотали.

Потом вдруг с Пушкинской улицы я свернул во двор нашего дома.

Тут мимо меня, весело подскакивая, прошли Женя Орлов и Вадик Воинов, оба в беретах. Я хотел пойти с ними, потому что знал, что они идут пить пиво. Но не мог сейчас и решил, что найду их позже.

Старуха все не шла и не шла. В доме творилась неразбериха и суета. Кто-то что-то куда-то тащил. Люди занимали комнаты. Мне надо было познакомиться с представителями фирм, чтобы решать, давать им помещение или нет. А старуха все не шла и не шла.

Я проходил по светлым залам, спускался и поднимался по лестницам. В небольшой комнате меня ждали много незнакомых людей. Я решил сделать вид, что меня нет, и долго стоял, раскачиваясь и вглядываясь в лица людей. Наверное, я все решил, потому что люди встали и ушли. А старуха все не шла и не шла.

Я оказался у Лоцмана. Мы пили чай. Булькала вода — в трубах или в животе. Мы стали собираться. Над большим двором Пушкинской висел огромный дирижабль. Надо было подняться по висячей лестнице. Я почувствовал, что все получится. Началось ожидаемое.

И вдруг я вошел в сон, где не было ничего. Вокруг меня была темная пустота, которая нигде не начиналась и нигде не заканчивалась. В ней не близко и не далеко от меня вертикально парила игла. Она не имела ни длины, ни объема. Непонятно было, из чего она. Как вырезанный кусок светового луча без начала и продолжения. Без свойств и предназначения. Но я знал, что только отражение ее в моих глазах определяло мое существование. Точка Я в пространстве могла перестать быть, как только я закрою глаза и перестану видеть иглу. Мне потребовалось усилие, чтобы открыть глаза. И я проснулся.

Чтобы выйти из патовой ситуации, фонд «СК» согласился войти в акционерное общество, членами которого были коммерческие структуры, ГТРК «Пятый канал», город. Не было только главного — инвестора. Все серьезные фирмы не хотели попадать в нерешенную и скандальную ситуацию владения зданием. И тут со стороны «Игрока в го» нам стали поступать предложения познакомиться с представителями тех или иных зарубежных фирм и банков на предмет инвестиций. Одна из таких встреч запомнилась особенно. За длинным столом собрались представители «СК», акционерного общества, с одной стороны, и, с другой — представители некоего английского банка. Они вручили нам бумаги, уполномочивающие их вести переговоры, визитные карточки. Выглядели серьезно, но что-то беспокоило меня внутри, и я не мог понять причину. И вот следующей ночью, когда я проводил «инспекцию» по дому, мне не понравился свет в окне квартиры на первом этаже, где находился чей-то склад. Тихо подошел к двери и обнаружил ее не запертой. Приоткрыв ее, я зашел в квартиру, и каково же было мое удивление, когда я увидел там сидящими на ящиках представителей английского банка и местных коммерсантов, пьяных в хлам! Я удалился незамеченным, как и пришел. Картина прояснилась. Нас опять дурили как могли.

Конечно, хотелось спросить господина Собчака лично, зачем он устроил всю эту катавасию. И мы многократно приглашали его на Пушкинскую, 10, чтобы показать то, что уже сделали во исполнение его первого распоряжения. И вот однажды звонят из Смольного и сообщают: едет Сам. Но и конкурентам нашим, коммерсантам, тоже кто-то сообщил.

Мы выстроились на Пушкинской улице вдоль фасада дома двумя изолированными группами в ожидании приезда мэра. Кто первым его перехватит. Вот приехал его зам. В. Яковлев (большой). Ходил вдоль дома и не мог понять, к кому и зачем. Хорошо, мы заметили его заминку и подошли к нему поздороваться: оказалось, что мэра не будет, а он за него. А с ним еще маленькая толпа каких-то маленьких чиновников. Приглашаем всех в наш полуразрушенный кабинет. Оппозиция рвется туда же. Мы не стали им препятствовать — ситуация под контролем, — пусть в дверях потолпятся. Не успели мы присесть, как в кабинет влетел маленький В. Яковлев (вице-мэр по культуре). В одиночку его было не затащить на Пушкинскую, 10, а тут услыхал, что мэр будет, и примчался на работу. Большой Яковлев начал с ходу выговаривать нам, что мы развели бомжей в доме, ремонт не делаем и т. д. и т. п. И ничего по сути того вопроса, ради которого мы приглашали мэра. Мы прервали гневную тираду зама мэра, возразив, что проблема с бездомными не наша, а городских властей, которую они не решают, и что должны бы сказать нам «спасибо» за то, что мы — «СК» — первая организация, которая приютила в доме на Пушкинской фонд «Ночлежка», единственную организацию, которая взялась помогать бездомным людям. Большой Яковлев был озадачен и уступил инициативу нам. Мы сделали отчет о проделанной работе на пути к ремонту и поставили ряд вопросов перед городом, в частности, об окончательном статусе «СК» в качестве организатора КЦ. На что большой Яковлев, посоветовавшись со «своими», ответил нам приглашением зайти к нему в Смольный, где мы продолжим разговор.

Стали расходиться. Мы пригласили обоих Яковлевых посмотреть наши галереи, коллекцию живописи, но они, сославшись на дела, бросились к своим машинам. И тут мы вдруг видим, как кто-то из коммерсантов перехватывает маленького Яковлева под руку и ведет его в один из подъездов. Мы отправились пронаблюдать за их действиями. Обследовав подъезд и обнаружив во всех его квартирах офисы различных коммерческих фирм, маленький Яковлев впал в ярость и, выбегая на улицу, вскрикивал: «Какие деньги, какие деньги гребут, а людям жить негде!..» Мы подошли к нему и повторно пригласили посетить культурную часть, но Владимир Петрович только руками замахал и бросился наутек, продолжая вскрикивать как в горячке. Тут я сообразил, что в его представлении, как ему угодливо подсказали, это мы, художники, деньги гребем, и это мы же отняли у людей жилье, которое город не может отремонтировать уже как 10 лет. В общем получили мы в лице маленького Яковлева неприятеля.

Дней через десять нас неожиданно пригласили в ГУК для представления концепции КЦ и отчета о проделанной работе. Отправились я и Николай Медведев. Наше выступление заслушивалось публично — зал человек на 50 был полон интересующимися из разных инстанций. А из нашего брата в заднем ряду оказался только Юрий Шевчук со своими товарищами. Выступать в атмосфере враждебного недоверия было тяжело, но думаю, что мы справились. Жалко только, что Шевчук не присоединился к разговору.

Затем мы с Николаем Медведевым были приглашены к большому Яковлеву. Опять все сидели за длинным столом — толпа незнакомых нам чиновников и Сам, говоривший с ними, но не с нами. Пришлось обратить на нас внимание громко и отчетливо. Мелкие чиновники перепугались, стали шептать мне, что, мол, тут так не говорят. Но я продолжил ставить вопросы о судьбе «П-10» и об участии города в ней непосредственно заму мэра. Как ни странно, но он услышал нас, представителей «СК». И наше дело потихоньку стало перемещаться в нужном направлении — в инстанции, которые действительно что-то решают, если на то есть распоряжение вышестоящих инстанций. По всей видимости, оно поступило. Наши переговоры перешли в ведение Комитета по управлению городским имуществом (КУГИ).

В сентябре этого же года господин Собчак все же посетил «П-10». Это было неожиданно, и принимал его Коля Медведев. Водил, показывал культурную часть, но результат был странный. Вроде бы мэр понял, что на Пушкинской, 10 действительно художники создают КЦ. Даже предложил нам сделать выставку в Смольном, но почему-то он решил, что надо нас переместить куда-нибудь в другое место. И дал несколько адресов нам для просмотра. Спорить мы не стали и честно объехали все предложенные объекты. Я был поражен тем, насколько начальник города не знает свое хозяйство. Например, приезжаем к дому на В. О., что стоит напротив известного тогда клуба «ТамТам», обнаруживаем только стены пятиэтажки без перекрытий. Едем в баню на ул. Некрасова — разрушена так, что проще все снести и заново строить. Другая баня на П. С. — вся занята какими-то мелкими конторками. Чувствуется, что если сунешься туда с претензией на какое-либо право поприсутствовать в качестве пользователя зданием, — тут же застрелят. Или два роскошных газгольдера на Обводном канале, куда не доехать, не дойти и не зайти просто так за кирпичную стену. Мы с Колей Медведевым пробились туда и обнаружили, что чудесная башня является гаражом для чьего-то «Мерседеса-600». Понятно, что художнику лучше рядом не стоять. Пришлось вежливо отказаться от этих вариантов. Все же дом на Пушкинской мы сохранили своими силами в лучшем состоянии. И мы приняли решение оставаться в доме на Пушкинской, 10 на любых условиях. Весомую часть культурных программ арт-центра из-за неблагоприятных условий нам пришлось переместить за границу родной страны.

В мае 1995 года «СК» начал международную программу культурного обмена «Интерспираль — 2003». Его начальная стадия стала возможной благодаря инициативе австрийского профессора славистики Франца Кумпля и финансовой поддержке австрийского фонда культурных обменов «КультурКонтакт».

Мы выстроили нашу программу как фестиваль «Долгие ночи Петербурга», представлявший все виды современного искусства, которые развивались на Пушкинской, 10. С собой мы привезли в Австрию выставку живописи художников «П-10», слайд-программу, которая представляла нонконформистское искусство Ленинграда, фотовыставку, Русский инженерный театр «АХЕ» — Максима Исаева и Павла Семченко. Импровизационную музыку представляли художники Роланд Шаламберидзе и Бадри Ломсианидзе, поставангардный «Noise» исполняли Николай Судник и Михаил Юденич; Ирина Актуганова вела лекции о новых технологиях, Виктор Мазин демонстрировал питерские достижения «параллельного» кино.

Передвигались мы на двух микроавтобусах, которые вели Франц Кумпль, служивший еще и переводчиком, и Николай Медведев. Видеодокументацию нашего турне снимала Светлана Пашкова. Мы посетили крупнейший КЦ «WUK» в Вене, который по своим размерам не уступал «П-10». Побывали в культурных центрах на родине А. Гитлера в городе Линце, в городе А. Моцарта Зальцбурге, где театр «АХЕ» выступил дважды, и в городе зимней Олимпиады Инсбруке. Мы знакомились с местными художниками и с организаторами этих центров. Последнее было важно для анализа и сравнения социальных, экономических, политических и культурных предпосылок, которые привели к возникновению негосударственных некоммерческих КЦ.

«СК» была проделана работа по анализу взаимоотношений государства и негосударственных некоммерческих культурных центров в разных городах Европы. Из ряда интервью, которые мы взяли у создателей и руководителей культурных центров Австрии, Финляндии, Германии и Голландии, стало ясно, что поддержка негосударственного сектора в этих странах стала частью не только идеологической, но и экономической политики государства. Например, в Австрии культурные центры имеют финансовую поддержку от государства, области и города — небольшую, но достаточную для содержания культурного центра. В Финляндии культурным центрам разрешено свободно распоряжаться предоставленной им площадью, часть которой может быть временно отдана центром в аренду для покрытия расходов на другую часть, используемую в культурных целях. Западным спонсорам выгодно помогать культуре, поскольку законодательство предусматривает в этом случае льготы по налогообложению. В некоторых странах ремонт и реставрация здания осуществляются на государственные деньги, а иногда — на деньги Евросоюза (Польша, Голландия, Финляндия). Кроме того, негосударственный сектор помогает государству частично решать проблему занятости населения. Люди, работающие в культурных центрах, получают заработную плату, как правило, от муниципалитетов. Для сравнения: арт-центр «П-10» и его сотрудники лишены подобных возможностей ввиду отсутствия контактов между государством и негосударственным сектором.

Эхо о наших успехах в современном искусстве и умении его представлять докатилось до правительства Санкт-Петербурга. Когда организовывался фестиваль «Санкт-Петербург–Нью-Йорк», американцы попросили представить в программе от Питера современное искусство. ГУКу пришлось обратиться к «П-10» с приглашением, но на реализацию нашего проекта изготовления художественного CD-Romа деньги выдал фонд Сороса. Наш техно-арт-центр под руководством И. Актугановой и С. Бусова этот проект реализовал. Он назывался «Игра без правил». Его представляли в технологическом центре Нью-Йорка С. Бусов и С. Ковальский.

К этому времени главой города стал В. А. Яковлев (большой), уже хорошо знакомый нам. Поскольку вопрос о «П-10» все еще висел в воздухе, я использовал все возможности, чтобы напомнить об этом губернатору. Встречая его на каком-нибудь приеме в одном из консульств, я непременно заводил с ним разговор о «П-10», мы выпивали по рюмке водки и расходились, задумавшись.

Перед поездкой в Нью-Йорк мы встретились с ним на открытии в ЦВЗ «Манеж» выставки «Петербург-95», и я провел для него экскурсию по экспозиции художников с Пушкинской, 10. Наверное, я ему уже снился. Когда через несколько дней я столкнулся с Владимиром Анатольевичем в вестибюле отеля «Мэриот» сразу после прилета в Нью-Йорк, он выглядел уставшим от долгой дороги вместе с толпой чиновников, их женами и домашними животными и изможденным от гостеприимства авиакомпании «Финнэйр». Я же летел другим рейсом, и до этого он меня видеть не мог. С высоты своего роста он поглядел на меня страдальческими глазами и вяло вымолвил: «И здесь Пушкинская…» Я тоже сердечно приветствовал его и пригласил на презентацию нашего проекта. Так, может быть и невольно, Яковлев большой становился нашим сторонником.

В октябре того же года на конгрессе трансевропейской организации негосударственных культурных центров в Любляне арт-центр «Ковчег XXI век» был признан одним из самых крупных и инте­ресных в Европе и принят в сеть «ТгаnceEuropeHallsе». В ноябре 1995 года в Гамбурге открылась выставка художников «СК» в поддержку арт-центра «Ковчег XXI век», организованная благотворительной организацией «Fо’ко» и британо-американской табачной компанией «В.А.Т.».

12 января 1996 года художники СК «взяли» Смольный.

По приглашению мэра в стенах мэрии открылась выставка произведений изобразительного искусства художников арт-центра «П-10».

Мы рассматривали эту акцию как фактор давления на чиновников. Предложение принципиально новых условий не замедлило поступить вместе с появлением «Строительного треста» и инвестора в одном лице. На переговорах с руководством треста, где мы выдвинули наши план очередности ремонта флигелей дома и эскиз-проект реконструкции и перепланировки помещений под наши нужды, интуиция подсказала мне, что дело пошло без обмана. Благоприятное впечатление осталось и от разговора с М. Маневичем, начальником КУГИ, который, как человек молодой, рассудил по-деловому, не беря во внимание предысторию нашего идеологического противостояния советской власти и детали нашего заселения в дом. Ведь у нас уже были юридические основания пребывать в нем. Благодаря ему и был достигнут компромисс между заинтересованными сторонами — претендентами на площадь. К нашему сожалению, договор пришлось подписывать без М. Маневича. Его застрелили на пересечении улицы Рубинштейна и Невского проспекта по дороге на работу. Конечно, это не было связано с нашим делом, но я не был уверен, что преемник Маневича захочет успешно закончить наше дело. И ошибся. На приеме у и. о. Маневича Германа Грефа возникла ситуация, когда я выразил недоверие по поводу его решения о сборе необходимых подписей под договором в течение недели. На протяжении этого времени «СК», отказавшись от своего предыдущего договора, повисал в воздухе, не добравшись до будущего, и, зная наших «партнеров», можно было ожидать от них какой-нибудь пакости. На мои слова Г. Греф возмутился, вышел из-за стола и, подойдя ко мне, обижено вопросил: «Почему Вы не верите тому, что я обещаю?» И я резко ответил, что не помню случая в истории общения с советскими чиновниками на нашем поприще, когда бы они в точности выдержали свое обещание.

Вероятно, Греф проникся моими словами, в душе понимая, что так оно и бывало, и вдруг он заявил, глядя мне в глаза, что соберет подписи в течение суток. Интуиция опять подсказала, что надо поверить.

5 апреля 1996 года было подписано компромиссное соглашение между городом, ТВ, «Строительным трестом» и «СК» о ремонте и разделе здания по улице Пушкинской, 10. В результате «СК» должно получить в пользование от города для нужд арт-центра не меньше 4100 кв. м отремонтированных за счет «Строительного треста» площадей. Депутат Госдумы Ю. Рыбаков 29 июня 1996 года получает резолюцию губернатора Санкт-Петербурга Владимира Яковлева, разрешающую начало ремонтных работ в доме 10 по Пушкинской улице.

НАША ВОЙНА БЫЛА ВЫИГРАНА!

IV. Конец блокады. Ремонт

Электрик пилил трубу — нужен был свет.
Белла Гадаева

В январе 1997 года «Строительный трест» начал капитальный ремонт здания. Художники решили не покидать дом. Для этого была разработана система их перемещения из одного флигеля дома в другой на время ремонта основной части здания. По-прежнему не было тепла и воды. С электричеством помогали строители.

Большое количество любителей современного искусства из разных стран продолжали посещать арт-центр «П-10». По дружески заходила в «блокадную Пушкинскую»» депутат Государственной думы и наш друг Галина Старовойтова. Собиралась серьезно помочь нам. Она придавала большое значение культуре в политике государства. К сожалению, наши встречи были прерваны трагической смертью Галины Старовойтовой. Это произошло в день открытия отремонтированного центра — 20 ноября 1998 года.

Контроль за ремонтными работами пришлось взять на себя. Каждую неделю по понедельникам два года подряд нам с Колей Медведевым приходилось ходить рано утром на рабочую разводку строителей, чтобы быть в курсе исполнения требований по самым разным вопросам. Строители, возглавляемые Евгением Резвовым, люди были порядочные, но не без хитрости и русского головотяпства. Так, не осуществилась наша заявка о том, что 3-этажный флигель, стоящий отдельно, должен быть отремонтирован первым, чтобы мы во время остального ремонта, имея отдельный вход через дом № 8, могли работать как культурное представительство «СК». Строители хотели его «оттянуть» для себя, пользуясь нашим дилетантским подходом к расчетам площади. И еще мы не ожидали, что в метры, выделенные нам для КЦ, входят лестничные площадки во всех подъездах, а это сразу минус 500 кв. м. Получалось, что и флигель надо отдать, и мансарды.

Мы долго ломали голову и вдруг натолкнулись в договоре на фразу, что нам отдается не менее 4100 кв. м, что означало возможность иметь некоторое количество более. Написали письмо губернатору В. А. Яковлеву, мотивируя нашу просьбу передать нам все три планируемые флигели целиком вне зависимости от конечного количества метров необходимостью сохранения целостности атмосферы будущего КЦ.

Представить себе ноосферу «Параллелошара» с вырезанным сегментом было невозможно. Ответ был для нас положительным.

Или смотрю я как-то на грузовики, завозящие во двор швеллеры для этажных перекрытий, и обращаю внимание на то, что они что-то уж очень тонки. Заглянул в техническое задание — там стоит ширина балки больше. Я живо представил себе, как на тонкие балки лягут бетонные плиты, а затем заселимся все мы и подпрыгнем, а балки-то и не выдержат. Всему теремку шиздец! Ужаснулся и побежал скандалить к начальству. Хорошо, что вовремя. Все поменяли как положено.

Но успевали мы не всегда. Например, когда здание стояло уже с новыми перекрытиями, отсутствовала крыша. Пока было лето, дожди не шли. Но приближалась осень, и мы требовали от строителей либо значительного ускорения работы по возведению крыши, чтобы успеть до дождей, или соорудить временную. Никто не обратил внимания на наши слова. И это случилось! Обрушились ливневые потоки воды, которые пропитали толстые кирпичные стены здания сверху донизу. И по этой-то мокрости рабочие стали штукатурить. Мне кажется, что дом и сейчас все еще сохнет.

Ввиду того что наша будущая площадь уменьшалась в три раза, над нами всеми навис вопрос, что и кто смогут поместиться на этой территории. Сложность в разрешении вопроса была в том, что мы хотели совместить в доме индивидуальные творческие мастерские с галереями, концертными залами и тому подобными помещениями, которые должны были работать для горожан. Концепция культурного центра, под которую нам город дал здание, именно это и подразумевала. Стало понятно, что все творческие люди, населявшие огромные сквот, поместиться в одной его четверти не смогут. Скрепя сердце, пришлось правлению «СК» пойти по жесткому бюрократическому пути. Пришлось вспомнить, кто из художников не платил членские взносы, на которые мы содержали электрика, сантехника, платили за коммунальные услуги, пока они были. Не по-товарищески это было, когда одна часть художников жила за счет другой — той, которая, несмотря на такую же бедность, понимала, что платить за будущее надо. Кроме этого, составили условный рейтинг по степени участия живших в сквоте в художественной, творческой жизни «П-10», города и прочих весей.

Ведь для того чтобы показать властям, что художники на Пушкинской, 10 не просто хлеб жуют, а представляют отечественное искусство на высоком уровне в России и прочих странах, мы должны были это демонстрировать, сохранив такую возможность за самыми творчески активными… Это было очень тяжело и непросто. Кто-то сам ушел, кто-то скандалил на весь город, вывертывая свою человеческую сущность наизнанку. Так или иначе, но нас осталось ровно столько, сколько могло поместиться и продолжать свою созидательную работу на благо Питера.

В условиях «блокады» и сразу после, заканчивая XX век, с 1995-го по 2000-й год, «СК» представляло питерское искусство в следующих городах и странах:

• Вена, Линц, Инсбрук, Зальцбург (Австрия, 1995);

• Любляна (Словения, 1995);

• Хельсинки (Финляндия, 1996);

• Копенгаген (Дания; в рамках проекта «Копенгаген-1996 — культурная столица»);

• Дрезден и Берлин (Германия, 1996);

• Мецаго (Италия, 1996);

• Хельсинки (в рамках проекта «Хельсинки-2000 — куль­турная столица»);

• Эсбьерг (Дания, 2000).

Кроме того, по приглашению городского Комитета по культуре «СК» участвовала в фестивалях Петербурга в Нью-Йорке (1996) и Варшаве (1997).

В 2003 году, юбилейном для Санкт-Петербурга, «СК» представило выставку художников «П-10» в музеях ряда американских университетов (в Ричмонде, Мичигане и Майами). В самом арт-центре с 20 апреля по 13 июня прошел фести­валь современного искусства «Интерспираль-2003» с участием художников из культурных центров Австрии, Германии, Швеции, Дании, США.

В Музее нонконформистского искусства были представлены две выставки: «Коллекция нонконформистского искусства второй половины XX века» и «Современное изобразительное искусство художников-нонконформистов».

Особенно запомнился наш фестиваль в КЦ «Cable Factory» в Хельсинки. Благодаря близости этого города к Санкт-Петербургу нам удалось расширить наш диапазон культурных программ. По нашей задумке на этот фестиваль правительство Хельсинки пригласило мэра Собчака. Но это надо было делать раньше, по регламенту за полгода, и вместо него поехал В. П. Яковлев — вице-мэр по культуре. Тем не менее фестиваль питерского негосударственного КЦ получился на государственном уровне.

Русская и финская таможня пропускали автобус с воодушевленными художниками, их картинами и театральным скарбом без досмотра. Всю дорогу туда и обратно художник Вадим Серафимович Воинов пел веселые песни.

Вместе с нами и директором «Кабельной фабрики» Ауни Пало наш фестиваль открывали министр культуры Финляндии, мэр города Хельсинки и наш вице-мэр. Пришлось маленькому Яковлеву выслушать от финнов много хороших слов в адрес «П-10». А затем, сидя с ними плечом к плечу, прослушать и мой доклад об истории «неофициального» искусства и сложностях взаимоотношений «П-10» и властей Санкт-Петербурга.

В конце концов, в личном разговоре со мной Владимир Петрович вынужден был признать, что работать «СК» умеет, но по-прежнему остался нашим противником. «Советские не сдаются», — что еще можно сказать на это.

Скоро ГУКу пришлось вспомнить о нас опять в связи с фестивалем Санкт-Петербурга в Варшаве. Поляки попросили представить в своем КЦ «Замок Уяздовски» современное искусство с Пушкинской, 10. Готовую программу мы уже могли представить легко. Фестиваль прошел с размахом, как и в Хельсинки, но по эстетике более рафинированным. Нашему посольству пришлось пригласить всех художников на правительственный прием. Сталинская архитектура здания посольства не располагала к художническому веселью. Но мы обнаружили небольшой охотничий зал с камином и вместе с питьем и закуской переместились туда. Я подарил атташе по культуре наш CD-альбом с музыкой «П-10», выпущенный на «Sony-Records», и он поставил наши пластинки на всеобщее слушанье. Официальная часть русской делегации в смятении отбыла в гостиницу, а мы объявили, что остаемся праздновать на родной территории до утра. Заботливые девушки-горничные предлагали нам расположиться на ночлег в спальнях, которые находились где-то в глубине гигантского здания. Но русский посол, которого мы приняли за начальника охраны, все чаще робко заглядывал в наш зал и смиренно удалялся, дожидаясь окончания нашего гулянья. В конце концов мы построили из участников «пирамиду» а-ля советские 30-е годы и попадали на пол. Из «России» нас бережно выносили на руках. Пришлось-таки брести в иностранную гостиницу. Там мы еще до утра пели фестивальные песни.

В тот же период в состоянии ремонтной разрухи наш культурный центр, живой и гостеприимный, встречал у себя художников из арт-центров «Cinema Rex» (Белград), «Замок Уяздовски» (Варшава), «Multihus Tobaksfabrikken» (Эсбьерг), «Cable Factory» (Хельсинки), «Metelkovo Mesto» (Любляна), «Брюссель Арток Тур» (Бельгия).

Часть II

V. Жизнь в «Параллелошаре» (1998–2009)

Из Эпохи в Эпоху

вдоль берега Маркизовой лужи

от Кронштадского фудштока

определяющего уровень счастья возвращения домой

до устья Невы и дальше войдя в нее

тайком минуя бастионы крепости

под зоркими взглядами Петра и Павла

мы плыли против течения из ХХ в ХХI век

в поисках утраченной Земли

куда должен был возвратиться наш Ковчег

так предсказал Нострадамус.

Мы нашли ее там же

где в Лиговку впадает тоннель метро

многоплеменные потомки инакомыслящих

мы вернулись

из агдеграунда на лобное место

и бронзовый Бог глагола

потомок эфиопских воинов и русской лени

благословил нас строить

храм искусства на руинах века

кирпич столетних стен стал отдавать тепло и

зазвучала музыка свободы.

Над крышей Петербургского Ковчега

был поднят в космос триединый флаг

прошлое настоящее и будущее

опоясали заблудившийся земной шар

бесконечным количеством

пересекающихся горизонтов

каждый из которых теперь походит

над домом «Пушкинская 10»

образуя

П А Р А Л Л Е Л О Ш А Р  М И Р А

в котором мы живем

сохраняя все живое.

Когда мы переехали в отремонтированное здание Пушкинской, 10, кончился срок полномочий губернатора В. А. Яковлева и приближались выборы нового. Как-то мне позвонил Коля Медведев и сообщил, что меня хочет видеть помощник А. Собчака. «Вот те раз!» — подумал я. Уже стало забываться то, как он наш дом четыре года назад чуть не «перепродал». Вспомнилось, что за этот срок Собчак, лишившись поста мэра, много претерпел невзгод и даже вынужден был отправиться в изгнание — в Париж, дабы еще недавние соратники по власти не замели его в «Кресты» или «Матросскую тишину». Теперь же он собирался баллотироваться в губернаторы Санкт-Петербурга. «Пусть приходит», — ответил я Коле. На следующий день появляется помощник Андрей Гульцев и передает нам пожелание Собчака прийти на Пушкинскую и устроить для художников презентацию своей новой книги «Хождение во власть».

«Двери у нас должны быть открыты для всех», — подумали мы и согласились. «Но, дорогой господин помощник, чтобы уговорить художника даже просто обратить внимание на книжку о политике, его надо серьезно подготовить», — добавил я, глядя господину помощнику в глаза. Андрей тотчас все понял и спросил: «Сколько надо и чего?» Прикинув количество читающих художников и притесненное положение бывшего мэра, я неуверенно вымолвил: «Ящик… водки». И тут же выругал себя за скромность, потому что господин Гульцев радостно закивал головой: «Будет обеспечено».

Собчак появился в назначенное время, но теперь уже не с Пушкинской улицы, а с Лиговского проспекта, так как это теперь был наш новый вход, появившийся по вынужденным обстоятельствам. Жильцы, купившие квартиры в той части дома, которая отошла «Строительному тресту», не захотели соседствовать с художниками. Они заказали строителям решетку, которая встала поперек большого двора дома 10 по Пушкинской улице и отделила культурный центр от их респектабельного образа жизни.

Встретили мы Собчака с его ответным визитом как дорогого гостя. Он нас в Смольный приглашал с выставкой, и экспозицию открывал лично, и в одиночку на пресс-конференции геройски держался — ни один чиновник, коими Смольный набит доверху, даже носу не показал. Водили его по свежеоштукатуренным коридорам «П-10», заводили в выставочные залы и мастерские. Демонстрировали свет и горячую воду. «Ну вот, видите — все получилось, как я и говорил!» — радостно вскричал Собчак. «Интересно, где, когда и кому говорил? Я не помню», — подумал я. Договор на дом был подписан с нашей стороны мною, но в то время, когда Собчака как мэра уже не было. И разрешение на дом подписывал не он. И вдруг я понял, что Собчак вовсе не злоумышленно перераспределил наш дом в 94 году другим людям. За высокими государственными забавами мэр банально забыл то, что уже сделал однажды, когда был еще председателем Ленсовета. Эта его ошибка стоила, наверное, мне нескольких лет жизни. Тяжело больной, я ждал и ждал, когда мы выиграем нашу войну и противник подпишет меморандум о капитуляции. И когда это произошло, я попал в больницу и какое-то время находился между жизнью и смертью.

«Но виноват ли в этом человек Анатолий Собчак?» — думал я. Мэр — виноват, человек — нет.

Вероятно, это было послано испытание мне и всем нам. И мы его выдержали. «Простить надо человека Собчака. Не часто встречаются люди, о которых говорят и много хорошего, и много плохого одновременно, когда они что-либо делают для всех; все-таки он нашему городу имя вернул!..» — продолжал думать я, приглашая господина Собчака в наше кафе «Фишфабрик», где уже лежали стопами его книги и вокруг накрытого стола сидели художники «П-10». Дальше — как всегда. Так закончилась наша история взаимоотношений с этим человеком. Забегая вперед, надо сказать, что выборы в конкуренции с действующим губернатором Собчак бездарно проиграл. А через некоторое время он стремительно ушел из этого мира. Вспоминая его, я думаю, хорошо то, что мы успели с ним объясниться.

Через пару недель после визита Собчака нам позвонили из Смольного и сообщили, что к нам едет губернатор В. А. Яковлев. «Вот ведь как забегали перед выборами… — подумал я. — С другой стороны, он оказался наш не явный, но сторонник».

А ведь ситуация в то время была на грани фола. Наши документы были уже согласованы со всеми заинтересованными сторонами и со «Строительным Трестом» по технологии самого ремонта тоже. Отмашка губернаторская только и была нужна. Надо было найти момент «подъехать» к нему. Выиграл Яковлев выборы у Собчака и остался на своем посту. Противники горюют, сторонники — ликуют. Назначается день инаугурации. Приглашены все самые-самые и, конечно, наш Ю. Рыбаков по своему государственно-думскому рангу. И решили мы, что он с нашей бумагой на разрешение начала ремонта попробует на приеме найти время и к Яковлеву с просьбой обратиться. И тут сестра моя верная, интуиция, подсказывает мне, что надо проконтролировать этот вопрос. Знаю, что не любят власти предержащие правозащитника Рыбакова, а уж он их и подавно.

Неправильно как-нибудь встретятся взглядами Юл с Яковлевым, не та искра проскочит по какому-нибудь другому высокопринципиальному политическому вопросу — и пиши пропал наш маленький «культурный» вопросик. Что делать? Час ночи. Но звоню другу своему Юлу и завожу разговор о всяких делах наших, а сам думаю, как бы осторожно намекнуть ему, что завтра на приеме он должен быть кротким и светлым, как водичка в ручейке, и нежным, как зеленая травка. Часа два подводил я Рыбакова к этой установке, когда он «на дело» пойдет. Впоследствии Юл, вспоминая, как я мешал ему спать, признался, что если бы он не вспоминал меня на приеме, то, вероятно, поцапался бы с губернатором сразу, а не на следующий день, как это случилось. И, слава Богу, после подписания нашего документа.

Яковлев появился в назначенное время и тоже с Лиговского проспекта. Встретили, как положено, повели по свежеотремонтированной Пушкинской, 10. Рассказывали о том, как все будет прекрасно функционировать, мол, и горожанам будет что посмотреть и властям и городу будет чем похвастаться перед всем миром, а от художников — спасибо. Понравилось все губернатору, и пригласил я его зайти к Коле Васину. А у нас договоренность с Колей была, что если губернатор будет в духе и время будет, то я их познакомлю для того, чтобы Коля ему представил свой проект Храма Любви, Мира и Музыки имени Джона Леннона. Мечта наша была о том, что мы поставим его на треугольнике земли при впадении реки Смоленки в Финский залив на Васильевском острове.

Помню, как мы однажды выезжали на этот пустующий треугольный островок, чтобы произвести символическую закладку здания Храма. Вез нас Леша Лямин. Помню, как Коля, поставив на землю модель Храма, произносил Слова, а Леня Тихомиров чертил своей длинной ногой круг в центре треугольника, где должен был встать сам Храм во всю свою 90-метровую высоту.

Очевидно, что господин Яковлев слушал в юности «Beatles» и оказался подготовленным к такой встрече. Музейная атмосфера офиса Храма, как называет свою студию Коля Васин, где в каждом сантиметре пространства витает дух Джона Леннона, оказала благотворное влияние на него. Он проникся идеей Васина, выпил поднесенную ему рюмку храмовой водки (по ритуалу, новичку, посещающему Храм, бьют специальной ложкой по лбу, но Васин этого не сделал — застеснялся). Коля вручил ему рекламные проспекты и петицию с подписями в пользу Храма. Губернатор Яковлев обещал помочь. Расстались мы с ним как друзья. Надо сказать доброе слово о Яковлеве. Когда официальное письмо от Коли Васина поступило к нему, он написал резолюцию на нем для гл. архитектора города, чтобы рассмотрели возможность изыскать место для Храма. И дело медленно двигалось с помощью разных добрых людей. И в конце концов Коля Васин получил распоряжение администрации Санкт-Петербурга:

Но, увы, чиновники сменяются на своих местах быстрее, чем идеи продвигаются к своему осуществлению. Этот проект «СК» показало во всей его концептуальной мощи на Фестивале независимого искусства в ЦВЗ «Манеж» в 2004 году, но новый губернатор там не была. И позже не удалось представить проект перед ея светлые очи.

Саморазвитие арт-центра продолжалось. Все инициативы по организации или изменению деятельности творческих отделений исходили от самих художников. Каждый приходящий на работу в арт-центр неминуемо становился в той или иной мере художником. Тем не менее центр находился не в безвоздушном пространстве: его существование так же сильно зависело от перемен в жизни города и государства, как и работа всего негосударственного некоммерческого сектора.

В 1999 году «СК» было приглашено на конференцию Евросоюза по вопросам культуры, проходившую в Веймаре, причем «СК» стало единственной российской организацией, представляющей негосударственный некоммерческий сектор.

В докладе «Конфликт и культура», который «СК» представило там (1999), были сформулированы факторы, мешавшие развитию культуры и искусства в России в начале 1990-х годов:

— финансирование культуры по «остаточному принципу»;

— отсутствие финансовой и правовой поддержки негосударственного некоммерческого сектора;

— несоответствие законодательной базы потребностям общества;

— отсутствие или неэффективность налоговых льгот в случае спонсирования культурных проектов;

— отсутствие отечественного арт-рынка в силу массового обнищания населения (и отсутствие понятия арт-рынка как такового);

— индифферентное отношение граждан России к возможности влияния на политическую и социально-культурную сферы деятельности государства;

— необоснованно завышенные таможенные сборы в случае обменных или зарубежных некоммерческих выставок, которые становятся большим препятствием для международного культурного обмена и интеграции России в евро-американское культурное пространство.

Доклад «СК» вызвал большой интерес в профессиональных кругах. «СК» приняло участие в двух российских научно-общественных форумах «Формирование граждан­ского общества в России», которые прошли в Петербурге и Москве в 2002 году; на петербургском форуме в Институте социологии Российской Академии наук нами были представлены основные положения доклада «Конфликт и культура». В 2002 году «СК» приняло участие в 3-м Российско-финском культурном форуме в Лапперанте, где обсуждались технические вопросы состояния культурных обменов.

Для продолжения успешной деятельности арт-центра «П-10», как и всего некоммерческого негосударственного сектора, представляется необходимым:

1) создание Ассоциации некоммерческих организаций (НКО) культуры как инструмента новой культурной политики;

2) налаживание диалога государства и НКО;

3) развитие правовой базы в соответствии с нуждами культурного развития страны, международным опытом и здравым смыслом;

4) повышение престижа культуры, иными словами — сближение культурной, социальной и политической сфер;

5) обучение и воспитание молодого поколения деятелей современной культуры.

На наш взгляд, единственная транснациональная человеческая идея — поддержка и развитие культуры. Если бы Россия провозгласила приоритет культуры во всех направлениях деятельности государства, поставив это первым пунктом Конституции и реализуя его на деле, выздоровление общества в целом стало бы неминуемым.

За последние 20 лет негосударственные некоммерческие организации культуры не только на всех уровнях представляют современное искусство России, но и ведут большую просветительскую деятельность, не получая при этом регулярной финансовой поддержки от государства. Именно они осуществляют связь времен между русской культурой начала и конца XX века. Они впервые рассказали и показали нашей публике, что такое новые технологии в искусстве XXI века. И главное: именно некоммерческие организации, в силу своей специфики, объединяют творческих людей из разных маргинальных групп, способствуют проявлению их талантов и гражданского самосознания, учат терпимости к людям других взглядов и других культур.

Так мы проходили путь от самовыражения личности до самореализации.

Сон Сергея Викторовича № 17

Адъютант Его Превосходительства Соломин вручил мне приглашение в Кремль. Я понял, что это — мой шанс, и стал надевать шерстяные носки, потом лыжные ботинки, которые я не надевал с тех пор, когда катался на лыжах в последний раз. Они еле влезли на ноги. Но это было условие — иначе мне не дойти.

Идти от Пушкинской надо было через темные проходные дворы. Массы обтрепанного люда толклись возле мусорных баков и растаскивали что-то в разные стороны. Древко маленького зеленого флажка, который я нес перед собой, все время складывалось пополам. Флажок падал мне на лицо, и я терпеливо поправлял его. Казалось, что от того, будет ли он стоять прямо, зависело, пройду я до Кремля или нет. На полном ходу я въехал на территорию полуразрушенного скотного двора. Посередине черной лужи стояло небольшое сооружение, походившее на детскую горку для катания. По ветхим ступеням на нее взбирались люди в ватниках и шапках-ушанках. Наверху каждый из них спускал ватные штаны и направлял тугую струю в очко с тремя воронками, из которых вытекали на землю в черноту три струи голубого, зеленого и оранжевого цветов. Куда исчезали исполнившие этот обряд, было непонятно, так как спуска с горки не было.

Но мне было некогда, я знал, что вернусь и тогда пойму, и, завернув за угол кирпичного барака, ступил на темный паркет. Я проходил через квадратные комнаты дворцового типа с высокими потолками. В каждой из них было большое количество дверей, которые не успевали закрываться, потому что потоки тепло одетых людей неспешно, как в очередь за хлебом, двигались из двери в дверь, пересекая друг друга. В одной из комнат во всю многометровую стену стояли друг на друге деревянные клетки, из которых сквозь решетки на нас смотрели веселые кролики.

В следующей комнате под голой электрической лампочкой одиноко сидел на трехногой табуретке пастух Брежнев и жевал кусок хлеба. Он молча показал мне рукой в рваном рукаве на черную квадратную дверь. За ней я попал в лабиринт, сооруженный из полосатых ширм, и долго брел между ними. Повернув в очередной раз, я оказался на кухне с огромными железными плитами, на которых стояли алюминиевые кастрюли. Стало холодно, и вдруг я услышал глухой стук, как будто большая ложка черпает из большой миски. Обернувшись, я увидел повара Путина в высокой поварской шапке. Он сидел на деревянном чурбане за шкафом и ел из большой кастрюли макароны. Он пытался накручивать их на ложку, но это плохо получалось. Они срывались и падали обратно в кастрюлю.

Мне было неловко, и я не знал, как мне поступить. Я достал из кармана своего ватника сосновую шишку и издали показал ее Путину. Коротко подняв на меня глаза, он отмахнулся ложкой и продолжал накручивать на нее макароны. Я же не мог уйти, не рассказав про свой проект океанариума в Петербурге. Я стал доставать из карманов разные предметы и расставлять их на полу.

Тогда Путин остановил свою игру с макаронами и раздраженно сказал: «Делай, что хочешь, только не беспокой меня. Я тебе не буду мешать, только отстань от меня», — повторил он уже жалобно. И я провалился на первый этаж. Через выбитое окно я увидел себя. Я разбежался и, оттолкнувшись от земли правой ногой, сделал левой длинный, в несколько десятков метров, шаг над городом. Я ощущал восторг в каждом напрягшемся мускуле ног. Следующие шаги были также легки и стремительны. Я бежал, как парил, над землей, над полями и лесами, пересекая дороги и реки. Радость переполняла меня оттого, что я отпустил себя в путешествие без границ. Только нельзя было просыпаться. Но это все-таки случилось. Я вышел на улицу и понял, что опаздываю. Я разбежался и оттолкнулся от земли правой ногой, повторяя движение, выученное недавно, но мускулы ног неожиданно осели, как проколотые шины. Я пытался бежать, гулко ударяя тяжелыми ногами, как обрубками, по асфальту и почти не продвигался. Эти удары били и били и били меня по голове.

14 октября 1999 года Товарищество «СК» учредило Музей нонконформистского искусства (МНИ). Музей должен дать возможность современному искусствоведению проанализировать и выявить связь времен в русском искусстве, разъединенных вторжением советской идео­логии: времени расцвета русского авангарда (1910–20-е годы) и эпохи художников-нонконформистов (вторая половина XX века).

Музей существует как выставочный, научный и архивный центр. Вся деятельность музея идет под неусыпным и чутким руководством Евгения Орлова и Сергея Ковальского. Материалом для начала работы музея послужила коллек­ция произведений нонконформистского искусства Ленинграда–Петербурга второй половины XX века, которая была собрана не­официальными художниками в 1980–1990-е годы.

В 1999 году, согласно Закону РФ «О перерегистрации общественных организаций», Фонд «СК» подтверждает свой статус, но меняет название на Товарищество «СК».

Смена названия объясняется следующими причинами:

1) идея организации как фонда, получающего деньги на культурные программы и распределяющего их по конкретным направлениям, не оправдала себя;

2) следуя логике исторического развития, необходимо было документально подтвердить преемственность поколений нонконформистов: в 1970-е — Товарищество экспериментальных выставок, в 1980-е — Товарищество экспериментального изобразительного искусства, в XXI веке — Товарищество «СК».

В 1999 году «СК» заняла отремонтированную часть здания и переоформила договор с городской администрацией города на использование его как арт-центра сроком на 49 лет. Привычное название «П-10», утвердившееся за уже знаменитым арт-центром, не ушло из обихода, поскольку часть дома на Пушкинской все же осталась за художниками. Имя великого русского поэта давно стало частью народного фольклора, и это сыграло свою роль.

Финансовое обеспечение жизнедеятельности арт-центра было полностью возложено на «СК». Исключение составила личная инициатива председателя Комиссии по культуре городского Законодательного собрания Леонида Романкова, который сумел провести в бюджет Законодательного собрания пункт об оказании небольшой финансовой поддержки арт-центру с 2000 по 2003 год.

Самообеспечение было и остается главной проблемой негосударственных объединений и организаций.

Беседа С. Ковальского с Михаилом Швыдким, министром культуры России. ТВ-канал «Культура». Март 2001 года.

М. Ш.: Я помню, как 12 лет назад петербургские художники-нонконформисты, как тогда их называли, обрели такое замечательное пристанище на Пушкинской, 10. Как долгие годы шла битва. В конце концов, удалось отстоять мир свободного творчества. Но, наверное, и сегодня существуют проблемы, которые вас волнуют. Что важно было, по-Вашему, в эти 12 лет, и что сегодня составляет трудности?

С. К.: Вы знаете, по большому счету сегодняшние трудности — экономические. Во время первого этапа, до ремонта нашего дома, были проблемы чисто организационные: это была некоторая война с правительством города, сначала с одним, а потом с другим. Но все это мы благополучно прошли. И когда мы уже переехали и снимался последний фильм о нашей Пушкинской (это было в новых помещениях), как раз возник аналогичный вопрос. И я сказал, что да, мы теперь думаем не о настоящем, а о будущем, как решить наши будущие проблемы. Тогда мы еще не подозревали о той тяжести, которая ляжет на наши плечи. И именно на плечи художников, поскольку все управление Товариществом и культурным центром осуществляется исключительно творческими людьми, в большей степени не приспособленными к решению этих проблем.

М. Ш.: Сергей Викторович, а как Вы так рискуете? Все-таки речь идет об управлении таким большим хозяйством, где собираются разные люди с разными характерами, с разными нравами, а занимаются этим управлением художники, а не профессиональные менеджеры, управленцы. Вам это не мешает?

С. К.: Иногда мне кажется, что мешает, но когда я пытаюсь пригласить человека постороннего, оказывается, что он просто не понимает специфики материала.

М. Ш.: А в чем специфика материала? Объясните нашим телезрителям.

С. К.: Специфика в том, что эти люди прошли борьбу с советской властью, борьбу за право остаться на Родине, творить здесь свободно, так, как подсказывает им совесть. Эти люди — художники, музыканты, писатели, актеры, которые совершенно не приемлют никакого диктата, в том числе и экономического.

М.Ш. Ну давайте теперь вернемся к истории. Скажем, во второй половине 80-х годов, когда создалась перестроечная атмосфера и можно было заняться свободным творчеством, никто и не думал, что через 10–12 лет возникнет зависимость от того желтого дьявола, которым нас так пугали. Знаете, как в старом анекдоте: все, что нам рассказывали об СССР, — это вранье, а все, что нам рассказывали о капитализме, — это правда. Ну вот, вы столкнулись с капитализмом. Как сейчас вы существуете?

С.К. Мы некоммерческая организация, поэтому нам вдвойне тяжелее, и можно даже сказать, что втройне, поскольку мы некоммерческие люди.

М.Ш. Ну хорошо, но ведь свободный рынок в искусстве — это одно, должен же быть слой покупателей или галерейщиков, которым художник несет картины.

С.К. В Петербурге рынок отсутствует напрочь, бум закончился где-то в 90-м году. Был когда-то бум, и художник немножко разбаловался, сейчас это закончилось, и нам приходится заниматься поисками грантов. К сожалению, система выдачи грантов в нашей стране отсутствует, поэтому, естественно, это касается фонда Сороса. Мы выискиваем по Интернету благотворительные зарубежные фонды, и нам помогают иногда депутаты. В Питере была такая уникальная ситуация, когда каждый депутат располагал небольшой суммой денег, которую мог (естественно, под контролем финансового комитета) истратить на то, что считал более всего необходимым. У нас есть такой депутат — Леонид Романков, председатель комиссии по культуре, который посчитал нужным выделить небольшую сумму денег на помощь нашему центру. Это было несколько лет, а сейчас опять почему-то решили, что нам помогать не надо. И это именно в тот момент, когда подорожали коммунальные услуги.

М.Ш. Скажите мне, пожалуйста, вот Вы говорите, что «СК» — это объединение художников, музыкантов, актеров. А что в содержании? Ведь даже те люди, которых называют нонконформистами, очень разные люди. Сегодня можно писать в абсолютно реалистической манере и быть нонконформистом. Это 15 лет назад был эстетический вызов, революция. Сегодня этого нет.

С.К. Действительно, сегодня этого нет. К нам на Пушкинскую пришло уже третье поколение молодых артистов, художников, которые не нюхали социалистического реализма, не знают все эти коммунистические страхи. Но они, тем не менее, каким-то образом сумели воспринять то самое интересное творческое зерно именно у нонконформистов прошлого времени и продолжать их эстетику. Вы знаете, мне как художнику довольно сложно это сформулировать. Я совсем не знаю современных искусствоведов, которые могли бы в новых терминах отразить то, что делается сейчас в искусстве. По всей видимости, прошло еще не так много времени, чтобы проанализировать, что же в нем произошло. Может быть, для того чтобы показать это искусство во всем объеме, в некой синтетике, поскольку на «Пушкинской» существует весь диапазон современного искусства, мы и существуем. Потому что сложно сопоставить, когда в разных местах находятся, например, Шевчук Юра, символ рок-музыки 80–90-х, и, скажем, Леня Борисов, прекрасный художник-конструктивист. Но когда они в одном доме, невольно напрашивается какая-то общая метафора, которую сложно выразить в словах, но это прекрасно получается сделать на наших фестивалях. А наши фестивали — это срез, как правило, всего того, что есть у нас на «Пушкинской». Это большой проект под названием «Интерспираль-2003», который проехал уже много стран, и мы надеемся его закончить в год юбилея нашего города в 2003 году, с приглашением всех гостей на Пушкинскую, 10. Я думаю, что это будет тот случай, когда следует говорить о том, о чем Вы спросили.

М.Ш. У меня в связи с этим такой вопрос: в конце апреля в Москве проходила арт-ярмарка «Арт-Москва», и эта ярмарка была достаточно представительной: 25 галерей, представлены частные коллекции современного искусства, что достаточно уже в диковину. А скажите, московские школы, галереи, вообще московская художественная жизнь, вот такая нонконформистская, современная, актуальная, она от питерской отличается сильно?

С.К. Очень сильно отличается. Знаете, для меня, как бы это было ни печально, отличается в первую очередь большим взглядом на достижения Запада, поскольку по какой-то сложившейся традиции все-таки столица имеет больше контакта с Западом, как в советское время, так и сейчас. Соответственно, больше приездов-отъездов туда и обратно.

М.Ш. Ну хорошо, а в Питере разве смотрят на Восток? Питер ведь тоже такой западный, западнический город.

С.К. Вы знаете, это легенда. Питер смотрит внутрь, в самого себя по большей степени. Это часто неброско и сразу не привлекает людей, но это очень глубоко.

М.Ш. То есть Вы считаете, что город Достоевского так и остался городом Достоевского? Я имею в виду — обращенным вовнутрь и склонным к рефлексии.

С.К. Да. И я считаю, что в этом есть ценность Петербурга, хотя совершенно не отрицаю все инновации, и такие художники у нас тоже есть, и часть из них представлена на этой ярмарке в Москве, в том числе и я участвую в одном из проектов.

М.Ш. А вы работаете с московскими галерейщиками?

С.К. Вы знаете, практически нет, кроме Гельмана. Вот Марат Гельман-то развернулся, он понял, что «П-10» — это очень интересное пространство, и делал у нас презентации своих проектов. Это мобильный человек, у него неплохая интернетовская идея создать искусство против географии. То есть он хочет поднять не только Питер, а включить в контекст современного искусства все, что делается в России.

М.Ш. Сергей Викторович, в связи с этим у меня такой вопрос: что сегодня доминирует в искусстве? Я имею в виду какие-то главные тенденции, направления. Я с этим вопросом обращаюсь ко многим художникам, а не только представителям пластического искусства. Существует ли мейнстрим?

С.К. Знаете, то, что у нас сейчас по-прежнему остается мейнстримом живопись, это немодно.

М.Ш. Это немодно где?

С.К. Это немодно на рынке, будем так говорить. Немодно во всяких тусовках, об этом немодно говорить. Молодежь, увязшая в новых технологиях, вообще считает, что это не искусство. Я думаю, что компьютерная графика и всевозможные инсталляции — это тоже искусство, и мы делаем очень неплохую выставку компьютерной графики. Но дело в том, что к новым технологиям нужно относиться как к инструменту, и не более того. Так же, как относятся к старым технологиям — кисти, карандашу. Я считаю, что идеализация компьютера неуместна, это всего лишь инструмент.

С.К. У меня есть вопрос к вам, Михаил. Поскольку мы относимся к третьему сектору, то есть к некоммерческим организациям культуры, я знаю, что существует программа развития культуры России до 2010 года, которая написана уже год назад. Я ознакомился с этой программой, и, в принципе, проведенный там теоретический анализ верен, и даже написаны тезисы, как должно развиваться наше государство в плане помощи третьему сектору. Что же за этот год по этому плану произошло?

М.Ш. Ну, видите ли, в третьем секторе очень много того, что называется некоммерческими организациями, и все они очень разные. Мы же помогаем не только некоммерческим организациям, которые занимаются пластическими видами искусств, но и театрам, симфоническим оркестрам, которые принадлежат к третьему сектору. Денег достаточно мало, и мы распределяем их вне зависимости от организационной формы тех или иных учреждений. Дело в том, что не только государственные учреждения, как это было раньше, сегодня получают государственную помощь, гранты и так далее. Ко мне часто обращаются с вопросами финансовой помощи, но проблема в том, что весна только заканчивается, а мы уже работаем над 2002 годом. Бюджет 2001 года завершен: на что, куда, зачем пошли все эти деньги, чтобы было ясно, что мы ничего не прячем. Но поддерживать третий сектор — опять же в зависимости от того, какие проекты. В кинематографе вообще очень часто мы поддерживаем только третий сектор или частников.

С.К. Да, я понимаю, что это зависит от конкретных проектов, но там задача была поставлена шире: вплоть до введения специального представителя при правительстве по вопросам третьего сектора, экспертного совета по проблемам третьего сектора. Это очень серьезно. Я так понимаю, что дело должно было подойти к тому, чтобы те небольшие деньги, которые закладываются в бюджет на культуру, должны бы были подчеркнуто разделены на помощь государственному сектору и негосударственному.

М.Ш. Вы понимаете, в чем дело, я Вам скажу честно: мы оцениваем проекты, а не форму собственности. Это принцип всей стратегии экономического развития, экономической поддержки. Поддерживаются конкретные проекты в любой сфере деятельности: будь то образовательный проект или проект в области культуры, здравоохранения и так далее. Вот если раньше поддерживали какие-то организации, учреждения или проекты этих учреждений только потому, что они государственные, то вряд ли имеет смысл впадать в другую крайность и поддерживать какой-то определенный сектор только потому, что он негосударственный. Я знаю, что у вас делается много интересных проектов, поэтому мы что-нибудь сообща выберем.

М.Ш. Скажите, а как все-таки экономически существует ваше Товарищество? Ведь на грантах особо не проживешь, надо платить за коммуналку, зарабатывать какие-то деньги.

С.К. Какие-то маленькие деньги мы зарабатываем, и они уходит на оплату этих нужд. Есть фонды на Западе, которые дают нам очень крошечные деньги, но все-таки дают, и мы все это складываем в копилку. Более того, когда мы переехали в новое здание, мы решили, что все, кто у нас работает (а у нас около 40 мастерских, и работают такие выдающиеся художники, как Владимир Овчинников, Вадим Воинов или Леонид Борисов, и совсем молодые художники), должен оплачивать свои коммунальные услуги. Поэтому каждый метр оплачивается тем, кто его занимает, и это позволяет нам вносить требуемую сумму.

М.Ш. Скажите, а город помогает?

С.К. Город нам никак не помогает, кроме некоторой помощи от конкретных депутатов.

М.Ш. А городские предприниматели?

С.К. Вы знаете, тоже никак, потому что наше законодательство не предусматривает в этом какой-либо выгоды для них.

М.Ш. Хорошо, а в чем для них может быть выгода? Вот, например, американская культура живет за счет выгоды в льготах налогообложения. Но есть же и меценаты, которые работают без выгоды, или в Петербурге их маловато?

С.К. Их очень мало, Петербург по деньгам намного ниже Москвы, как Вы понимаете, и мы еще не дошли до того, чтобы человеку было просто приятно вложить полмиллиона долларов в какую-нибудь картину и увидеть свое имя, высеченное золотыми буквами на цоколе Пушкинской, 10.

М.Ш. Скажите, пожалуйста, как по Вашему мнению, современную живопись покупают хорошо или плохо?

С.К. Ее покупают, но покупают очень плохо, и в основном иностранные покупатели.

М.Ш. А скажите, пожалуйста, почему такая ситуация сложилась? Нет доверия к современным художникам? Ведь, к примеру, очередного Айвазовского покупают легко.

С.Ш. Для иностранцев — это просто вложение денег. А у нас еще не понимают, что это может быть вложением денег не только для них, но и для их детей. А во-вторых, предприниматель сейчас бьется с совершенно другими проблемами, он еще не созрел до этого. Его заботят опять те же налоги, выживание малого и среднего бизнеса и так далее.

М.Ш. Ваш Фонд и Товарищество носят название «Свободная культура». Как бы Вы определили: что для вас есть свободная культура?

С.К. Вы знаете, я не хотел изобретать велосипед и сначала сделал некоторые исследования по поводу того, как зарождались, существовали и сейчас существуют подобные культурные центры на Западе. Я примерно хотел того же самого, что и искал в этой стратегической программе. Чтобы у нас была какая-то небольшая дотация по коммунальным услугам, чтобы нас не приравнивали к коммерческой организации, когда мы оплачиваем электричество, чтобы городское управление культуры взялось оплачивать так же, как и своих чиновников, тех, кто работает у нас в центре.

М.Ш. Я понимаю: это как раз очень реальные и простые вещи. Я о другом. Что, по-Вашему, сегодня свободная культура, и есть ли она в России?

С.К. Она, безусловно, есть. Я думаю, что это культура, свободная от диктата государства. Вот и все. Потому что, несмотря на то, что я обращаюсь к государству за некоторой помощью, я убежден, что демократическое государство становится таковым только тогда, когда оно начинает пестовать свою некоторую оппозицию. А мы и являемся этой некоторой оппозицией.

М.Ш. Ну оппозицией, может быть, в таком интеллектуальном смысле слова, а не политической оппозицией. Мы вынуждены завершать эту программу, и я хочу напомнить в конце следующее: во время встречи с театральными режиссерами, которая проходила в самом начале Международной театральной олимпиады в Москве, Владимир Владимирович Путин сказал о том, что очень трудно, но очень важно найти такую модель отношений с искусством, когда государство пестует, когда оно дает деньги и не диктует свои условия. И это правильный взгляд для вас, и это взгляд Президента России. Поэтому, я думаю, что у свободной культуры в нашей стране есть неплохой шанс. Всего доброго, спасибо, что сегодня пришли.

Крупнейшим событием в культурной жизни Санкт-Петербург стал Фестиваль независимого искусства «Из падения в полет», прошедший в 2004 году. Так арт-центр «П-10» отмечал свой пятнадцатилетний юбилей в ЦВЗ «Манеж». По счастливой случайности эта дата совпала с другим юбилеем, весьма значимым в истории развития «неофициального» искусства Ленинграда–Санкт-Петербурга во второй половине XXвека: тридцатилетие первой официальной выставки «неофициальных» художников в ДК им. Газа.

Фестиваль был организован силами «СК», главой издательского проекта «Авангард на Неве» Исааком Кушниром при содействии ГУКа и администрации Санкт-Петербурга.

Благодаря такому сотрудничеству удалось пригласить 17 художников-эмигрантов из Франции, Германии, Италии, Великобритании, Израиля, Украины, США. Многие из них впервые за тридцать лет приехали в Россию со своими работами. В 70-е годы они, гонимые властями, уезжали из Ленинграда — теперь приехали в Санкт-Петербург как дорогие гости. Состоялись потрясающе эмоциональные встречи художников поколения «газаневщины». Между теми, кто уехал и кто оставался все это время в России. Кроме этого произошла встреча старшего поколения нонконформистов и последующего, которое завоевало свое место на Родине и не только для себя, но и для всего «неофициального» искусства второй половины XX века в целом. По инициативе «СК» и с помощью администрации города удалось вернуть российское гражданство тем изгнанным ранее художникам, которые этого пожелали.

Мы пригласили к сотрудничеству с нашим музеем частных «неофициальных» коллекционеров. Наши коллекции, соединенные одной концепцией фестиваля в одну экспозицию, убедительно продемонстрировали значимость и значение нонконформистского искусства в общей истории изобразительного искусства. Арт-центр «П-10» представил и другие направления современного искусства: литературу, кино, картун, перформанс, музыку, медийные проекты. Каждый день в зале Манежа происходило что-то новое. Проводились беседы за «круглым» столом о значении «газаневщины» в нонконформистском движении и в современном искусстве, о взаимоотношениях современной культуры и государства.

Давно в «Манеже» не было столько посетителей. Его лихорадило и трясло. Телевидение, радио и пресса поддерживали пристальное зрительское внимание.

Весь фестиваль подробно описан, иллюстрирован и проанализирован двумя годами позже в книге-альбоме «Из падения полет», созданной силами сотрудников арт-центра «П-10», МНИ и издательств «Деан» и «П.Р.П». Поэтому нет нужды более подробно описывать его программы здесь.

30 ноября 2006 в Париже, в галерее BUDDHA CHANNEL, была представлена эта удивительная книга, посвященная Фестивалю независимого искусства Санкт -Петербурга в 2004 году. Фестиваль устраивался в честь 30-летия первой публичной выставки неофициального искусства в Ленинграде и 15-летия Арт-Центра «Пушкинская-10».

Г-н Ковальский прокомментировал затем показ некоторых эпизодов Фестиваля, размещённых на CD-ROM, который прилагается к книге.
Из Франции на этот фестиваль прибыли девять российских выходцев, среди них шесть художников – непосредственных участников хода событий жизни независимого искусства советского времени, вынужденных эмигрировать. Четверо из них – впервые смогли посетить Россию более четверти века спустя, благодаря ходатайствам и приглашению Товарищества “Свободная Культура”.

Главное, что необходимо отметить, это то, что фестиваль явился для арт-центра неким «водоразделом», перевалив через который, движение нонконформистского искусства, узко направленное вертикально, стало распространяться по горизонтали. Обозначились оси системы культурных координат. Стало легче разобраться в направлениях, проследить этапы их развития, легче найти ключевые произведения искусства и наконец-то вывести на белый свет самих художников, которые создавали культурные ценности, находясь в андеграунде более пятидесяти лет.

На Пушкинскую, 10 стало приходить в несколько раз больше ценителей современного искусства разного возраста. Педагоги многих гуманитарных институций стали проводить экскурсии и лекции на базе коллекции МНИ. Студенты стали писать курсовые и дипломные работы о «П-10».

Пространство арт-центра оживилось и стало наполняться жизнью XXI века. Не к этому ли мы стремились?

Началом стал 2-й Фестиваль Независимого Искусства «Уровень Моря», посвященный 20-летию арт-центра «П-10».

Мы помним, что в работе предтечи «СК» — ТЭИИ участвовали «неофициальные» художники, представлявшие более 20 городов СССР. Задействованы были города Евразийского континента со всех сторон света. С севера ехали художники от Белого моря, с юга — от Черного и Азовского морей, с запада — от Балтийского моря, с востока — от Тихого океана. Ехали в Питер, как в Мекку, — в центр российской культуры. Это движение напоминало, как шли караваны по торговым путям многие века, и путь их также пролегал через весь континент от моря до моря.

Великие цивилизации мира, культура которых оказала влияние и на наше время, процветали на берегах морей. Жизнь людей зависела от уровня моря. Отливы обнажали шельфы, богатые морскими продуктами, даруя людям богатство и благополучие. Приливы заливали и рушили города, принося людям беду. От уровня моря зависел уровень счастья людей.

Вода объединяет людей всего мира.

«Ее универсальность; ее демократическое равенство и верность своей природе в стремлении к собственному уровню; обширность ее океанов на карте в проекции Меркатора; ее непромеренная глубина в Зундамской впадине Тихого океана, превышающая 8000 морских саженей; неутомимая подвижность ее волн и поверхностных частиц, навещающих поочередно все уголки ее берегов; независимость ее частей; изменчивость состояний моря; ее гидростатическая неподвижность во время штиля; ее гидрокинетическое взбухание в приливы и в половодье; ее затихание после разрушительных бурь; ее стерильность в полярных льдах Арктики и Антарктики; ее значение для климата и торговли; ее преобладание над сушей на земном шаре в отношении 3 : 1; ее неоспоримое господство на множестве квадратных лиг во всей области ниже субэкваториального тропика Козерога; мультисекулярная стабильность ее изначального бассейна; ее палево-бурое ложе; ее способность растворять и содержать в растворе все растворимые вещества, включая миллионы тонн самых драгоценных металлов…» (Дж. Джойс. Улисс).

Тот факт, что нулевая отметка уровня мирового океана находится недалеко от Санкт-Петербурга, в Кронштадте — на острове Котлин (в прошлом — Рету-Саари), подтолкнул нас к мысли, что Фестиваль независимого искусства должен называться «Уровень моря» и принять художников многих морских городов из разных стран.

Следующей нашей задачей станет воссоздание интеллектуального пространства нонконформистского искусства в масштабах бывшей империи, поверх искусственных границ, разделяющих свободную культуру.

Рекомендуемая литература

Декларация прав человека.

Международные пакты о правах человека.

Галерея I: Сборник материалов, посвященных художественным событиям в «неофициальном» искусстве Ленинграда в 1970-е годы // Самиздат. — Ленинград, 1981.

Глезер А. Русские художники на Западе. — Париж; Нью-Йорк: Третья волна, 1986.

Шалабин В. Философы приглашают художников // Юность. — 1988. — № 2.

Хазард Барбара. 21 художник ТЭИИ из Ленинграда // Галерея «Роут-уан», Калифорния, США, 1988–1990.

Газаневская культура о себе. В компиляции и редакции А. Басина. — Иерусалим, 1989.

Андреева Е. Художники «газаневской культуры». — Ленинград, 1990.

Уилл Уайт. Что разрешено, то не запрещено: Каталог выставки художников ТЭИИ в университетах США и Канады. — 1990–1993.

Галерея II: Сборник материалов, посвященных художественными событиям в «неофициальном» искусстве Ленинграда в 1980-е годы // Самиздат. — Ленинград. 1991.

Документъ: Сборник материалов о выставочной деятельности Товарищества экспериментального изобразительного искусства (ТЭИИ) в 1980–1988 годах // Самиздат. Ленинград, 1991.

Глейзер А. Картины возвращаются в Россию, картины остаются в России: Каталог художников-нонконформистов СССР, выставка в ЦДХ (г. Москва). — Париж; Москва; Нью-Йорк: Третья волна, 1991.

Холо С. Хранители огня: Каталог выставки «неофициальных» художников Ленинграда, Фишер-галери-университет Южной Калифорнии; Л. А. — Берман-музей, Урсинус колледж, Коллегвиль, Пенсильвания; Эмерсон-галери, Хамильтон, Хэмилтон колледж, Клинтон, Н.Й.; Куинс-музей, Флушин, Н. Й. — США. — 1991–1992.

Хазард Б. Возле Невского проспекта. Жизнь среди неофициальных художников. — Хазард, Беркли, Калифорния, США, 1992; СПб., 2000.

Глезер А. Бульдозером по картинам! // Аргументы и факты. — 1994. — № 37. — С. 8.

Ковальский С. Хроника неофициального искусства Ленинграда // Петербургские чтения. — 1995. — № 3.

Шехтер Т. «Неофициальное» искусство Ленинграда: Очерк истории // Петербургские чтения. — 1995. — № 3.

Самоидентификация К. Беккер: Каталог выставки: Берин, Киль, Осло, Сопот, Санкт-Петербург, Копенгаген. Петербургское искусство от 1970 до 1995. — Берлин.: Изд-во ARS BALTICA, 1995.

От ГУЛАГа до Гласности: Каталог коллекции Нэнси и Нортона Доджа художников-нонконформистов СССР. Алла Розенфельд: «Великий город с провинциальной судьбой». — Нью-Джерси, 1995.

100 имен в современном искусстве Санкт-Петербурга. Центр современного искусства Дж. Сороса. — СПб., 1997.

Гуманитарный фонд «Свободная культура» // Пушкинская-10. — СПб., 1998.

Гуманитарный фонд «Свободная культура» // Петербургские чтения. — 1999. — № 4.

Коллекция Музея нонконформистского искусства: Каталог-альбом: Вып 1–4. —СПб., 1999–2002.

Масик С. Пушкинская улица. — СПб., 1999.

Ленинград. 70-е в лицах и личностях. — СПб.: ЦВЗ «Манеж», 2000.

Гуревич Л. Сборник статей. — СПб., 2001.

Культурный центр «Пушкинская-10»: Альбом. — СПб., 2001.

20 лет квартирной выставке «На Бронницкой». — СПб., 2001.

Гуревич Л., Иванов М. Арефьевский круг. — СПб.: Изд-во ООО «П.Р.П.», 2002.

Рапопорт А. Нонконформизм остается. — СПб.: ДЕАН, 2002.

Интерспираль-2003: Альбом. — СПб., 2003.

Газаневщина. — СПб.: Изд-во ООО «П.Р.П.», 2004.

Новый художественный Петербург. — СПб.: Изд-во им. Н. И. Новикова, 2004.

Герои Ленинградской культуры. 1950–1980-е. — СПб.: Изд-во ЦВЗ «Манеж», 2005.

«Из падения в полет». Фестиваль независимого искусства Санкт-Петербурга: 2004, вторая половина XX века. — СПб.: ДЕАН; «П.Р.П.»; МНИ, 2006.

Государственный музей. Царскосельская коллекция, изобразительное искусство XX века. — СПб., 2006.

Пространство свободы: Каталог выставки ТЭИИ в музее университета г. Ричмонда. — США, 2006.

От Ленинграда к Санкт-Петербургу. ТЭИИ. «Неофициальное» искусство 1981–1991 годов. — СПб.: МНИ; ДЕАН, 2007.

Гуревич Л. Биографический словарь: Художники Ленинградского андеграунда. — СПб.: «Искусство — СПб.», 2007.

Основные фильмы и телепередачи

«Апельсиновая роща», Молодой ленинградский киноавангард, 3 мин., худ. руководитель Александр Сокуров, Евгений Юфит, реж. Дмитрий Кузмин. Кинофильм. Ленинград. 1988.

«Визит на Пушкинскую, 10», Владимир Витухновский, 54 мин. Ленинград. ТВ. 1991.

«Тело авангарда», реж. К. Шахнович, Н. Зарецкая. Москва, ТВ-Галерея. ТВ. 1993.

«Черный пес Петербург», 8 мин., реж. Любовь Амровина, авторы Анна Полянская, Руслан Линьков. СПб. ТВ. 1994.

«Новые обыватели», 17 мин., Кирилл Шахнович, Н. Зарецкая. Москва. Останкино. «Новая студия». ТВ. 1994.

«Не продается вдохновение», 45 мин., ТВО «Пушкинская-10», реж. Елена Плугатырева, автор сценария Наталия Обленова. СПб. ТВ. 1994.

«Реформа и власть», 24 мин., реж. С. Дегтярев, СПб. ТВ. 1994.

«Петербургский ковчег», 30 мин., авторы Наталья Микова, Любовь Амровина, Александр Добрияник, Дмитрий Козлов, Юрий Молоков, Родион Гомов. СПб. ТВ. 1998.

«Пушкинская, 10 — искусство выживания», 90 мин., реж. Герман Песецкас, Зальцбург, Австрия. 2000.

«Территория», 40 мин., реж. Андрей Людиков, автор сценария Екатерина Гончарова. Новгород. ТВ. 2001.

«Два самолета /Пушкинская-10», 44 мин., автор Наиль Насретдинов. Омск. ТВ. 2001.

«7-я студия / Пушкинская-10», 24 мин., М. Быков. СПб. ТВ. 2001.

«Диалог министра культуры России и президента Т “СК”», 20 мин. М. Швыдкой и С. Ковальский. Редактор И. Колева. Москва. ТВ. 2001.

«Metropolis Spezial Sankt-Petesburg», 53 мин., Германия, Франция. ТВ. 2003.

«Музей нонконформистского искусства», 5 канал, Санкт-Петербург. ТВ. 2006.

[1] Далее – «П-10».

[2] Товарищество «Свободная культура» — творческий союз профессиональных деятелей современного искусства и культуры России и зарубежья. Зарегистрировано в Петербурге с 1991 года как некоммерческая региональная общественная организация. Далее «СК».

[3] ЦК ВКП(б) — Центральный комитет Всероссийской коммунистической партии (большевиков).

[4] Товарищество экспериментальных выставок. См.: «Газаневщина» / Сост. А. Басин. — СПб.: Изд-во ООО «П.Р.П.», 2004.

[5] Товарищество экспериментального изобразительного искусства. См.: ТЭИИ. От Ленинграда к Санкт-Петербургу. «Неофициальное» искусство 1981–1991 годов / Сост. С. Ковальский, Е. Орлов, Ю. Рыбаков. — СПб.: Деан, 2007.

[6] Литориновое море (от лат. названия морского моллюска Littorina littorea ) образовалось около 2000 лет до Р. Х. в результате повышения уровня моря и прорыва вод Ладожского озера к Маркизовой луже и Балтийскому морю. Литориновое море заливало всю территорию современного Петрограда, кроме окрестностей Лесного. Граница Древнебалтийского бассейна проходила в центре современного Петербурга XXI века, неподалеку от Лигового-Рождественской гряды, около которой теперь находится арт-центр «П-10» (см.: Геологические экскурсии в окрестностях Петрограда / Под ред. проф. Б. Райкова.— М.;Пг.: Госизд., 1923; Естественно-исторические экскурсии по Петрограду / Сб. первый, проф. Б. Е. Райков. — М.;Пг.: Госизд, 1935).

[7] Гуманитарный фонд «Свободная культура», далее по тексту — «СК».

[8] Термин придумал Тимур Новиков, обозначая им заброшенные жилые дома 1990-х годов.

[9] См. карту памятных мест «неофициального» искусства Ленинграда-Санкт-Петербурга в книге «Из падения в полет», посвященной Фестивалю независимого искусства, проходившего в ЦВЗ «Манеж» в 2004 году (СПб.: Деан, 2006. С. 503–518)